Изабель Купер-Оукли

 

ГРАФ СЕН-ЖЕРМЕН

Тайны королей

 

Величественной душе посвящается, превозмогшей и победившей в страдании и подвижничестве все трудности XVIII столетия

 

Предисловие

Тщательное исследование, проведенное госпожой Купер-Оукли, столь хорошо известно широкой читающей публике и столь высоко оценено среди ученых, что нет совершенно никакой необходимости с моей стороны представлять ее труд. Путешествуя по странам Европы, посещая известнейшие библиотеки, госпожа Купер-Оукли поставила себе высокую цель — собрать как можно больше сведений о жизни Сен-Жермена. Именно эти сведения и легли в основу настоящей книги, которую мы имеем удовольствие читать теперь, удобно устроившись в кресле у камина. Так будем же признательны и благодарны автору за доставленную нам радость.

Великий оккультист и Брат Белой Ложи, фрагменты из жизни которого изложены в этой книге, явился в свое время мощной силой, поддержавшей известное интеллектуально-реформаторское движение, получившее смертельный удар с началом Французской Революции. Однако, подобно Фениксу, движение это вновь восстало из пепла и проявилось в XIX столетии как Теософическое Общество, одним из признанных лидеров которого является и этот Великий Брат. Всё ещё живя в том же теле вечной юности, которой он ошеломлял наблюдателей XVIII столетия, он исполнил пророчество, сделанное некогда госпоже д'Адемар, гласившее о том, что он снова покажется миру ровно сто лет спустя после своего с ней расставания и возглавит, будучи одним из авторитетнейших Учителей Человечества, то постоянно растущее духовное движение, прогрессивное присутствие которого мы ясно ощущаем всей нашей жизнью. В связи с этим нам действительно интересна любая, даже самая мельчайшая, подробность его жизни в XVIII веке, каковых в этой книге собрано предостаточно.

Анна Безант

Президент Теософического Общества

Лондон, 1911 г.

 

От автора

При подготовке первой части монографии о жизни графа Сен-Жермена мне показалось, что будет лучше просто перепечатать статьи по интересующей нас тематике, опубликованные в “Theosophical Messenger” за 1897 год, нежели заново писать совершенно иную книгу — тем более, что для многих нынешних читателей эти журнальные статьи совершенно недоступны.

Быть может, некоторых критиков смутит большое количество цитированного материала. Однако, сделано это мною исключительно в целях того, казалось бы, простого факта, что мнения особ, по-моему, действительно общавшихся с графом Сен-Жерменом, может оказаться более ценным, чем мое собственное.

В XVIII же веке среди образованных людей принято было вести дневники. В этих-то дневниках и находим мы живейшие описания событий той эпохи. И конечно же, всё вышесказанное с величайшей степенью доверия относится и к "Воспоминаниям" госпожи д 'Адемар.

Правда, одним писателем XIX века было высказано предположение о том, что эти "Воспоминания" будто бы поддельны. Я всё же так не думаю, ибо ныне здравствующая родственница автора воспоминаний графиня д'Адемар заверила меня в обратном, сообщив о том, что в их распоряжении имеются неопровержимые документы касательно графа Сен-Жермена.

Во второй части нашего исследования имеется много дополнительного материала о политической деятельности Сен-Жермена. К сожалению, на переданных мне из Государственного Архива Англии документах вся тайнопись, содержавшаяся между строк, была заботливо уничтожена. Видимо, были какие-то весьма значительные причины оставить эту сторону политической деятельности графа Сен-Жермена в тайне от широкой публики.

Я охотно воспользуюсь предоставленной мне возможностью поблагодарить многих друзей за оказанную помощь в работе и особенно господина Малле, оказавшего неоценимые услуги в копировании и переводах документов. Без искреннего усердия моих друзей это исследование не смогло бы увидеть свет.

В настоящее время я занимаюсь собиранием дополнительного материала, который ляжет в основу второй части этой монографии.

Изабель Купер-Оукли

Лондон, 1911 г.

 

Глава первая

МИСТИК И ФИЛОСОФ

Он был, вероятно, одним из самых великих философов, когда-либо живших на свете. Покровитель человечества — деньги ему были необходимы только лишь для того, чтобы иметь возможность помогать нуждающимся. Страстный любитель животных, сердце его было переполнено единственной заботой о счастьи других.

Ландграф Карл Гессенский1. "Воспоминания о моем времени"2.

 

В последней четверти каждого века упомянутыми мною ранее Учителями предпринимается попытка помочь духовному прогрессу Человечества. В завершении любого столетия вы неизбежно обнаружите присутствие мощной волны всенарастающей духовности — или же, если вам угодно, назовите это мистицизмом. Один или несколько из этих Учителей появляются в мире как проводники этой духовности, оставляя в завет человечеству некую меру оккультного знания или учения.

Е.П. Блаватская. "Тайная Доктрина".

 

Граф Сен-Жермен, безусловно, являлся величайшим Восточным Адептом, когда-либо появлявшимся в Европе.

 

Е.П. Блаватская. Теософский Словарь.

 

1 Здесь и ниже приводятся транскрипции имен и географических названий в соответствии с Энциклопедией Брокгауза и Эфрона. Примечания составлены на основании того же источника. — прим. перев.

2 Landgrave Charles. Prince de Hesse. Mémoire de Mon Temps, p. 135

 

 

Среди необычных, таинственных личностей, которыми было так богато XVIII столетие, никто не сумел привлечь к себе столь ошеломляюще всеобщего интереса и внимания, нежели мистик, известный под именем графа Сен-Жермена. Романтический герой, шарлатан, мошенник и авантюрист — богаты и разнообразны имена, которые охотно приписывались ему современниками. Ненавидимый большинством, он был любим и уважаем немногими. Время не сняло еще завесы, скрывающей его истинную миссию от пошлых обывателей-спекулянтов той эпохи. В то время, как и ныне, оккультист наделялся невеждами простецким званием шарлатана. Только немногие люди того времени осознали истинную силу, которой он обладал. Друг и советник королей и принцев, враг министрам, изощрявшимся во лжи, он принес свое великое знание в помощь Западу, чтобы остановить или же, в крайнем случае, приостановить движение грозовых облаков, сгущавшихся, предвещая беду, над некоторыми из европейских государств. Увы! Его предостережения не были услышаны, а советы были пренебрежительно отвергнуты.

Для многих последователей мистицизма окажется небезынтересно заглянуть вглубь веков и познакомиться с жизнью этого великого оккультиста. В работах различных писателей можно обнаружить те или иные зарисовки, большей частью противоречивые, однако связного и подробного описания его жизни до сих пор не появилось. Упущение это главным образом обязано тому факту, что наиболее интересные и важные труды графа Сен-Жермена покоятся в тайных архивах многих королевских и вельможных семей Европы. В достоверности подобного факта мы убедились, приступив к тщательным изысканиям, результаты которых и легли в основу данной книги. Нам довольно скоро стало известно о местонахождении многих подобных архивов, однако многие из них оказались недоступными для наших исследований.

Следует сразу же обратить внимание на то, что граф Сен-Жермен, алхимик и мистик, никоим образом не принадлежит к французской фамилии Сен-Жермен, из которой произошел граф Робер де Сен-Жермен. Последний родился в 1708 году в Лон-ле-Сонье, был сначала иезуитом, а впоследствии поступил на службу — сначала во Франции, затем в немецком Пфальцграфстве, а в конце концов, России. Затем ему удалось стать военным министром Дании при графе Струнэнзе3, и снова он оказался на службе у французского короля. В первые годы правления Людовика XVI4 он попытался провести некоторые военные реформы, за что попал в опалу и, в конце концов, умер в 1778 году. Его столь часто путают с его тезкой — мистиком и философом — что мы посчитали совершенно необходимым в целях избежания недоразумений представить вкратце детали, изложенные выше, ясно указывающие на то, что эти два лица не имеют друг к другу никакого отношения. Однако, следует отметить причудливость судьбы, по милости которой и солдат, и мистик часто попадали в затруднительные положения всеобщего непонимания. Впрочем, нам следует обратить свое внимание именно на мистика.

__________

3 Граф Струэнзе (Иоган-Фридрих, 1737-1772) — датский государственный деятель. В 1770-1772 годах первым лицом в государстве и обладал неограниченной властью при короле Христиане VII. Предпринял попытку провести ряд радикальных рефоорм, которые вызвали недовольство оппозиции. В результате дворцового переворота был арестован и казнен. — прим. перев.

4 Людовик XVI вступил на престол в 1774 году. — прим. перев.

 

Тот факт, что граф Сен-Жермен был связан близкими отношениями со многими личностями высочайшего ранга многих стран, является совершенно неоспоримым, свидетельств этому факту — великое множество. А то, что такие отношения способствовали возникновению ревности, зависти и неприличным спекуляциям, является делом, к сожалению, весьма обычным в любой стране и в любую эпоху. Послушаем же, что говорят о нем некоторые из его высокопоставленных друзей. Ландграф Гессен-Филип-Барфельдский на вопрос герцога Карла Августа5 о сверхъестественном возрасте мистика ответил:

"По этому поводу трудно что-нибудь утверждать с уверенностью, однако нелегко опровергнуть тот факт, что граф знаком с некоторыми историческими деталями, которые может знать только современник давно минувшей эпохи. В Кас-селе, например, стало модным уважительно прислушиваться к его заявлениям и ничему не удивляться. Граф известен своей ненавязчивостью и искренностью; он — человек из хорошего общества, с которым все рады иметь знакомство... Он, во всяком случае, состоит в весьма близких отношениях со многими людьми, крайне влиятельными в делах многих государств, и оказывает огромнейшее благоприятное влияние на остальных. Мой кузен, Ландграф Карл Гессенский, очень привязан к нему; оба они — искренние и ревностные масоны и сообща овладевают, постигая Истину, всеми видами тайных знаний... По всей видимости, он общается с духами и другими сверхъестественными существами, которые являются по первому его зову."6

 

5 Герцог Карл Август (1757-1828) — Великий Герцог Саксен-Веймар-Эйзенахский. Как глава герцогства сыграл впоследствии видную роль в коалиции европейских государств против Наполеона. Много сделал для улучшения положения дел в экономике и культуре своего государства. — прим. перев.

6 Aksakof A., Psychische Studien, Monatliche Zeitschrift, XII, p.430. Leipzig, 1885

 

Господину Мовийону, известному своей личной неприязнью к графу Сен-Жермену, мы обязаны нашим знанием о благорасположении Герцога7 к великому алхимику. На помещенное в номере Брунсвикской газеты той поры объявление о предполагаемой смерти мистика, в котором о Сен-Жермене говорилось, как о "человеке большой учености", "приверженце истины", "искателе духовного блага" и "ненавистнике лжи и низости". Герцог живо откликнулся посланием к издателю с уведомлением о полнейшем своем одобрении всего вышесказанного о Сен-Жермене.8

Во Франции наш мистик обретает личное покровительство Людовика XV, неоднократно заявлявшего, что не даст в обиду графа, являющегося высокорожденной особой. Эта опека сделала премьер-министра герцога Шуазельского9 ярым врагом мистика, несмотря на то, что одно время он дружески относился к нему. Судя по воспоминаниям барона де Гляйхена: "Сен-Жермен часто посещал дом Шуазеля и был там желанным гостем"10.

 

7 В оригинале не дается никаких объяснений, о каком именно герцоге идет речь. — прим. перев.

8 Mauvillon T., Geschichte Ferdmands, Herzpg's von Braunschweig-Luneberg, II, p.479. Leipzig, 1794.

9 Герцог Шуазельский (Этьен-Франсуа, 1719-1785) — герцог д'Амбуаз и граф Стенвилль — французский государственный деятель. В 1758 году с помощью маркизы Помпадур стал министром иностранных дел и пэром при Людовике XV. Играл решающую роль при определении внешнеполитического курса Франции, в частности, курса на союз с Австрией и Испанией против Англии и Пруссии. — прим. перев.

10 Gleihen (E. H. Baron de) Souvenirs, Paris, 1868. p.126.

 

Тот же писатель, ставший впоследствии одним из самых преданных его учеников, подтверждает факт того, что граф Сен-Жермен не употреблял в пищу мяса, не пил вина и жил строго по режиму. Людовик XV предоставил в его распоряжение анфиладу комнат в королевском замке де Шамбор. Вечера свои Сен-Жермен постоянно проводил в Версале с королем и королевской семьей.

Одна из главных трудностей, с которой мы столкнулись при изучении его биографии, заключается в постоянной смене имен и титулов, непрерывная череда которых способствует возникновению противоречий и сомнений. Этот факт, впрочем, не возбуждал неудовольствия в публике того времени, ибо это было в обыкновении у персон высокого ранга, не желавших привлекать к себе излишне вульгарного любопытства. Иллюстрацией этого обычая может служить пример герцога де Медичи, путешествовавшего в 1698-1700 годах под именем графа Сиены. Да и граф Марколини отправился из Дрездена в Лейпциг на встречу с Сен-Жерменом под вымышленным именем. Кюр-принц Фридрих Кристиан Саксонский путешествовал по Италии с 1738 по 1740 год под именем графа Лози. Таким образом, этим приемом пользовались многие члены королевских семей европейских стран на всем протяжении последнего столетия. Но стоило только графу Сен-Жермену поступить в соответствии с общепринятыми правилами игры, как тут же все незначительные строкулисты тех и более поздних времен объединили свои жалкие усилия в попытке очернить мистика, называя его авантюристом и шарлатаном за невинное следование обычаю той эпохи.

А теперь мы, пожалуй, приведем полный перечень этих имен и титулов, принимая во внимание то, что они охватывают вполне определенный хронологическим отрезок времени с 1710 по 1822 год. Первая дата упомянута бароном де Гляйхеном, который пишет:

"Я слышал, что Рамо11 и некий родственник французского посла в Венеции утверждали о своем знакомстве с Сен-Жерменом в 1710 году, и тогда он имел вид пятидесятилетнего мужчины"12.

 

11 Рамо (Жан-Филипп, 1683-1764) — французский музыкальным teope-тик и композитор. — прим. перев.

12 Gleihen, там же.

 

Вторая дата упомянута госпожой д'Адемар в ее весьма интересных "Воспоминаниях о Марии-Антуанетте"13. Итак, на всем протяжении явленного нам отрезка истории граф Сен-Жермен появлялся под именем маркиза де Монферра, графа Белламара или Аймара в Венеции, шевалье Шенинга в Пизе, шевалье Уэлдона в Милане и Лейпциге, графа Салтыкова в Генуе и Ливорно, графа Цароги в Швабахе и Тройсдорфе, принца Ракоци в Дрездене и графа Сен-Жермена в Париже, Гааге, Лондоне и Санкт-Петербурге. Вне всякого сомнения, что такой длинный список имен дал повод для сплетен и кривотолков.

Несколько слов следует наверное сказать о его внешнем виде и образованности. Послушаем, что говорит об этом один современник нашего мистика, который оставил нам следующую зарисовку:

"Выглядел он лет на пятьдесят, телосложения был умеренного, выражение его лица говорило о глубоком интеллекте, одевался он очень просто, но со вкусом; единственной уступкой роскоши являлось наличие ослепительнейших бриллиантов на его табакерке, часах и туфельных пряжках. Таинственное очарование, исходившее от него, объяснялось, главным образом, его поистине царственным великодушием и снисходительностью" .

Другой писатель, знавший его по Ансбаху, говорит:

"Обедал он всегда в одиночестве и чрезвычайно просто; его запросы были ограничены; весь Ансбах не смог бы уговорить его пообедать даже за королевским столом".

Граф Сен-Жермен, по всей видимости, был блестяще образован. Согласно Карлу фон Веберу:

"Он очень хорошо говорил по-немецки, по-английски, по-итальянски, по-португальски и по-испански, а по-французски говорил с легким пьемонтским акцентом"14.

 

13 D'Adhemar (La Comtesse), Souvenirs sur Marie Antoinette, Archduchesse d'Autriche, Reine de France, et sur la Cour de Versaille. Paris. 1836.

14 Weber (Dr. Kari von), Aus vier Jahrhunderten Mittheileungen aus dem Haupt Staats Archive, Dresden, I, p.312. Tauchnitz, Leipzig, 1857.

 

По всеобщему признанию, он гармонично сочетал в себе изящество и изысканные манеры. Будучи в свете, он охотно выказывал невероятные свои дарования, превосходно играл на некоторых музыкальных инструментах, а иногда приводил буквально в смятение вельможную публику своими редчайшими способностями, граничащими с миром необъяснимого и таинственного. Однажды, например, ему продиктовали двадцать стихотворных строк, а он записал их двумя руками одновременно на двух отдельных листках бумаги — никто из присутствовавших не смог отличить одного от другого.

В нашем стремлении достичь упорядоченного изложения его истории уместно было бы разделить имеющийся в нашем распоряжении материал на три части, а именно следующие:

1. Теории по поводу его происхождения и характера, некоторые черты которого мы уже привели.

2. Путешествия и познания.

3. Политическая и мистическая деятельность.

Начиная по порядку, прежде всего отметим, что версий его происхождения и национальной принадлежности существует великое множество. Различные авторы, сообразуясь со своими собственными предубеждениями, то возводят родословную нашего мистика к принцу, то низводят ее к сборщику податей, видимо как кому в голову взбредет. Таким образом, многочисленные генеалогические изыскания сводятся примерно к следующему ряду предполагаемых родителей:

1. Вдова Карла II (короля Испании) — Мадридский банкир.

2. Португальский еврей.

3. Эльзасский еврей.

4. Сборщик податей в Ротондо.

5. Король Португалии (Сен-Жермен в роли внебрачного сына),

6. Франц-Леопольд, принц Ракоци Трансильванский. Последняя версия наиболее правдоподобна, поскольку она содержится в наиболее, на наш взгляд заслуживающих доверия источниках, поэтому мы и займемся ей поподробнее.

Этой точки зрения придерживается в своей работе Георг Хезекль15. Карл фон Вебер в цитированном ранее произведении тоже разделяет эту гипотезу и в подтверждение своих слов сообщает, что Сен-Жермен открыто появился в Лейпциге в 1777 году под именем принца Ракоци, хотя был известен и под именем графа Цароги, которое, по мнению автора, является ничем иным, как неполной анаграммой первого имени. Последний факт подтверждается и рядом весьма любопытных статей (с которыми мы непременно познакомимся позднее), составленными неким лицом, знавшим его в Ансбахе под именем Цароги. Еще один писатель замечает:

"Тайна истинного его происхождения, видимо, тщательно охраняется. В противном случае тайна, ставшая явью, смогла бы нанести существенный ущерб положению некоторых весьма влиятельных особ".

Это умозаключение вполне согласуется с нашим, выведенным после скрупулезнейших исследований. Ландграф Карл Гессенский, повествуя о Сен-Жермене сообщает:

"История этого человека, несомненно, содержит в себе некоторые исключительно интересные детали, которые неизменно способны привлечь к себе внимание искренне любопытствующего. Я, пожалуй, попытаюсь вкратце рассказать о нем, стараясь ничего не упустить и передать то, что я слышал от самого Сен-Жермена, прибавляя кое-где для ясного понимания замечания. Он поведал мне о том, что в наши края прибыл, будучи уже восьмидесяти восьми лет отроду, и является, вне всякого сомнения, плодом брачного союза принца Ракоци из Трансильвании с первой его женой по имени Текели. Совсем еще ребенком отдан он был на попечение в дом последнего герцога де Медичи (Джованни Гасто)16, который обожал младенца и укладывал его на ночь в своей опочивальне. Когда же подросший Сен-Жермен узнал о том, что два его брата, сыновья принцессы Гессен-Ванфридской (Рейнфельсской), оказались подданными императора Карла VI и получили по титулу, называясь отныне Санкт-Карлом и Санкт-Элизабетом, то решил наречь себя Sanctus Germano, то есть Святым Братом. Я, конечно же, не обладаю достаточными сведениями, чтобы доказать его высокое происхождение, однако о могущественном покровительстве герцога де Медичи, оказанном Сен-Жермену, я премного осведомлен из другого источника."17

 

15 Hezekiel G., Abeteuerliche Gesellen. I. 35, Berlin, 1862.

16 Герцог де Медичи (Джовани Гасто) — Великий герцог Тосканский — последний представитель знаменитого флорентийского рода. Правил Тосканой с 1723 ло 1737 год. — прим. перев.

17 Hesse (Karl, Prinz de). Mémoires de Mon Temps, p.133. Copengagen, 1861.

 

Другой широко известный писатель, имевший к тому же доступ к бесценным Миланским Архивам, говорит то же самое. Мы имеем в виду Чезаре Канту, библиотекаря главного Миланского книгохранилища, который в своем историческом труде, озаглавленном "История Италии"18, сообщает следующее:

"Маркиз Сан Жермано является, по всей видимости, сыном принца Рагоци (Ракоши) Трансильванского; он неоднократно бывал в Италии. Много рассказывалось о его путешествиях по Италии и Испании; великодушное покровительство ему оказывал последний Великий Герцог Тосканский19, он же дал ему блестящее образование".

Неоднократно сообщалось, что Сен-Жермен получил образование в Сиенском университете. Госпожа де Жанлис20 в своих Мемуарах также упоминает о том, что слышала о нем, когда была в Сиене.

 

18 Cesare Cantu, Illustri Italiani, II, 18.

19 Великий Герцог Тосканский — см. Герцог де Медичи (прим.№5). — прим. перев.

20 Мадам де Жанлис (1746-1830) — известная французская писательница. — прим. перев.

 

Вся жизнь нашего мистика, видимо, омрачалась, в той или иной степени, минувшими политическими сражениями его отца.

Чтобы сложить правильное представление об этом, нам следует сделать краткий экскурс в историю его семьи. Это обозрение поможет нам обнаружить некоторые детали, до сих пор неизвестные, которые укажут верный путь, ведущий к разгадке таинственных обстоятельств жизни Сен-Жермена.

Не так уж много в истории страниц, отмеченных столь глубокой скорбью, страданием и безуспешностью, как те, которые повествуют об усилиях, предпринятых домом Ракоци в борьбе за независимость своего княжества от порабощения стремительно растущей Австрийской империей, находившейся под сильнейшим влиянием Католической церкви. В одной старинной немецкой книге, озаглавленной "Генеалогический справочник"21, вышедшей в Лейпциге, содержатся, в числе прочих, любопытные сведения о смерти принца Ракоци, о его семье, предках и потомках. Из многочисленных разрозненных сведений мы, пожалуй, выделим наиглавнейшие: Франц-Леопольд Ракоци — отец прославленного мистика — предпринимал безуспешные попытки вернуть себе утраченный трон и независимость княжеству Зибенбюрген22. Владения Ракоци были обширны и богаты. Принц Франц — дедушка нашего мистика — всю свою жизнь боролся за независимость своего княжества. После его смерти вдова и дети попали в плен к Австрийскому императору, а позднее сын погибшего, Франц-Леопольд, был препровожден к Венскому двору. Вот что говорится о дальнейшей судьбе семьи:

"Овдовевшая принцесса (вышедшая впоследствии вторично замуж, на этот раз за графа со звучным именем Текели) принуждена была препоручить своих детей, вкупе с причитающейся им долей наследства, в объятия императора, заявившего о том, что он отныне берет на себя "отеческие" функции покровителя, защитника и ответственного за их воспитание и образование".

 

21 Genealogische Archivarius aus das Jahr 1734, pp.410, 410, 438. Leipzig.

22 Зибенбюрген — немецкое название Трансильвании. — прим. перев.

 

Произошло это событие в марте 1688 года. Когда принц Франц вошел в возраст, император Австрии вернул его наследственные владения, правда в весьма сокращенном виде. В 1694 году этот принц Ракоци женился в Кельне-на-Рейне на Шарлотте Амалии, дочери ландграфа Карла Гессе-Ванфридского (по линии Рейн-фельс). От этого брака родилось трое детей — Йозеф, Георг и Шарлотта. Примерно в это же время принц Ракоци встает во главе дворянского заговора против Австрийской империи с целью восстановления независимости. История этой борьбы, в любом ее проявлении, в высочайшей степени интересна и по-особенному возвышенна. Однако, принц потерпел поражение, и все его имущество было конфисковано. Сыновья были вынуждены отказаться от фамилии Ракоци и взять имена Санкт-Карла и Санкт-Элизабета.

Хезекль провел некоторые исследования по этому же поводу, и вот что он говорит:

"Мы, собственно, склонны считать графа Сен-Жермена младшим сыном принца Франца-Леопольда Ракоци и принцессы Шарлотты Амалии Гессе-Ванфридской. Франц-Леопольд женился в 1694 году и от этого брака имел двух сыновей; их захватили в плен австрийцы и воспитали в католической вере; в дальнейшем их принудили отказаться от ненавистного императору имени Ракоци. Старший сын, назвавшийся маркизом Сан-Карло, бежал из Вены в 1734 году. В этом году, после долгих лет бесплодной борьбы, умер в Родосто на территории Турции его отец и был похоронен в Смирне. Позднее старший сын получил от Турции причитающийся его отцу пенсион23 и стал известен под именем принца Зибенбюргена (Трансильванского). Он пошел по стопам отца, стал бороться против угнетателей, но был разбит принцем Фердинандом Лобковиц24 и умер, забытый всеми, в Турции. Младший брат не принимал участия в борьбе старшего и находился поэтому в хороших отношениях с австрийским правительством.25"

 

23 Имеется в виду признание турецким пашой за старшим сыном права на престол Трансильвании. — прим. перев.

24 Принц Фердинанд Лобковиц — австрийский государственный деятель, премьер-министр при императоре Франце I.— прим. перев.

25 Hezekiel G., там же., I. 45.

 

Враждебно настроенными писателями поднято было много шума и таинственных сплетен вокруг того факта, что граф Сен-Жермен был очень богат и не испытывал поэтому никаких денежных затруднений. Конечно же, писатели, не отказавшие себе в удовольствии позлословить, называя его "шарлатаном и мошенником", не преминули намекнуть на нечистый источник богатства нашего мистика. Многие из них заходили слишком далеко в своих заявлениях о том, что будто бы Сен-Жермен нажил свое состояние нечестным путем, используя свое чрезмерное влияние на людей. Однако, если мы вернемся к уже упомянутому "архивариусу", то обнаружим не только вполне определенную информацию о законном характере приобретения Сен-Жерменом поистине неизмеримого состояния, но и достоверные свидетельства о доверительном отношении короля Франции и всего высшего света Европы к нашему мистику. Не о мелком авантюристе с темным прошлым пишется эта книга, но о человеке княжеской крови и почти царской родословной.

Возвращаясь к старинной хронике, мы обнаруживаем в томе за 1736 год завещание последнего принца Франца-Леопольда Ракоци, где упомянуты оба его сына, хорошо уже нам известные, а также и третий сын26. Далее в нем сообщается о приобретении Людовиком XIV земельной собственности у Польской королевы Марии для этого принца Ракоци, установленная рента с которой вкладывалась указом французского короля в Отель-де-Вилль в Париже. Затем мы обнаруживаем наличие достаточно весомых денежных притязаний все к той же французской короне. Исполнение завещания возлагалось на герцога Бурбонского, герцога Менского и герцога Шарлеруа-Тулузского27. Именно их попечению предоставил принц Ракоци своего третьего сына, которому полагалась достаточно внушительная доля наследства. Исходя из вышесказанного, мы можем смело опровергнуть все гипотезы, предполагавшие, что Сен-Жермен был безродным и нищим шарлатаном-авантюристом, все мысли которого были направлены на вытягивание монет из излишне доверчивой публики. А именно такие предположения высказывались в ту пору бульварной прессой со страниц ведущих журналов и газет. К великому нашему сожалению, генетическая предрасположенность ко лжи у подобного разряда людей находит свое проявление и в наши дни. Поражает невероятное сходство эпитетов, употребляемых как по отношению к какому-нибудь сегодняшнему предприимчивому оккультисту, так и по отношению к Сен-Жермену и другим, меньшим по значимости и влиянию на духовную жизнь человечества, мистикам.

 

26 Этот сын назван как принц Чарльз Гесский (Гессенский), находящийся под покровительством последнего Медичи. — прим. авт.

27 Герцог Бурбонский, герцог Менский и герцог Шарлеруа-Тулузский. Первый из них — внук Людовика XIV, второй и третий — внебрачные сыновья Людовика XIV от госпожи Монтеспан. Впоследствии королю удалось узаконить их титул.— прим. перев.

 

А теперь, пожалуй, самое время перейти от описаний общего плана к более детальным, касающимся приватной жизни Сен-Жермена. Вероятно, наиболее интересными для нас окажутся сообщения человека, лично знавшего его в Ансбахе, в период весьма близких отношений нашего мистика с маркграфом. Среди прочего становится ясным, что Сен-Жермен дважды побывал в Швабахе, и по завершении второго визита отправился в Тройсдорф. Предоставим слово автору:

"Узнав о пребывании в Швабахе чужеземца, весьма интересного и значительного, маркграф Бравденбург-Ансбахский не замедлил пригласить его посетить весной Тройсдорф, и граф Цароги (именно под этим именем появился Сен-Жермен) соизволил принять приглашение, при условии, что ему будет позволено жить по собственному его обыкновению, иными словами покойно и без излишней светской толкотни в парадной.

Он расположился в покоях нижнего этажа Замка, непосредственно под теми комнатами, где жила госпожа Клерон28. Маркграф с женой жили в Фолькенхаузе. Собственной прислуги у графа Цароги не было. Обедал он в своей комнате, которую вообще редко покидал, и как можно проще. Потребности его были весьма и весьма малы. Он тщательно избегал общества разношерстной публики и вечера свои проводил только в компании маркграфа, госпожи Клерон и нескольких других, приятных ему персон. Уговорить графа Цароги отобедать даже с принцем было совершенно невозможно. Всего несколько раз виделся он с маркграфиней, изъявлявшей великое желание познакомиться со столь необычным человеком. В беседе граф бывал, по большей части, приятно затейлив и высказывал немалую осведомленность о мире и людях. Особенное удовольствие ему доставляли расспросы о его детстве и матери, о которой он говорил неизменно с чувством в сердце и часто со слезами на глазах. Если верить его словам, то воспитывался он как принц. Однажды Цароги показал маркграфу недавно доставленное курьером приглашение от графа Алексея Орлова29, который возвращался из Италии. Письмо содержало сообщение о кратковременном пребывании Орлова в Нюрнберге и просьбу к графу Цароги о встрече... Маркграф немедля отправился с графом Цароги в указанный город, где их уже дожидался граф Алексей Орлов. По прибытии этих двух особ им навстречу вышел с широко распростертыми руками сам Орлов, поприветствовал и крепко обнял графа Цароги, который впервые появился в форме русского генерала. Причем Орлов несколько раз назвал его "Саго padre" и "Саго amiko"30. Граф Алексей со всевозможной учтивостью принял маркграфа Бранденбург-Ансбахского и не однажды поблагодарил его за покровительство, оказываемое его достойнешему другу; в полдень был подан обед. С милой непринужденностью завязалась в величайшей степени интересная беседа. Довольно много говорилось о недавней Архипелагской кампании31, однако, еще больше — о различных полезных усовершенствованиях и научных открытиях. Орлов показал маркграфу кусок какого-то трудновоспламеняющегося дерева, которое при нагревании мгновенно — без огня и дыма — превратилось в груду светлого пепла губчатой структуры. После обеда граф Орлов зазвал графа Цароги в соседнюю комнату, где оба и провели достаточно долгое время в конфиденциальной беседе. Автор этих строк стоял у окна, из которого был виден экипаж графа Орлова, и заметил, как из дома вышел один из его слуг, открыл дверцу кареты, извлек из-под сиденья объемистый кожаный мешок красного цвета и отнес его наверх, в одну из комнат, снимаемых его господином. По возвращении в Ансбах граф Цароги впервые предоставил маркграфу документ, скрепленный имперской печатью, который удостоверял, что он русский генерал. Впоследствии он признался маркграфу, что он вынужден пользоваться именем Цароги, а настоящим его именем следует считать Ракоци, и что он является единственным представителем этого рода и прямым потомком принца-изгнанника, некогда управлявшего Зибенбюргеном времен императора Леопольда."32

 

28 Мадмуазель Клерон (1723-1803) — известная французская актриса.— прим. перев.

29 Граф Алексей Орлов-Чесменский — приближенный императрицы Екатерины II. Один из братьев Орловых, которые помогли Екатерине взойти на престол в 1762 году. В момент встречи с Сен-Жерменом Алексей Орлов был главнокомандующим русской эскадрой, которая вела войну с Турцией на Средиземном море, и следовал из Ливорно в Петербург. — прим. перев.

30 "Дорогой отец", "дорогой друг" — ит. (прим. перев.)

31 Кампания в Архипелаге — поход русского флота в район Греческого архипелага во время русско-турецкой войны 1769-1774 гг. — прим. перев.

32 Curiositaten der Literarisch-historischen Vor- und Mitwelt, pp. 285, 286. Weimar, 1818.

 

До этого места изложенная история поведана с достаточной аккуратностью, но далее автором овладевает неугомонное желание "развенчать скандально известного графа Сен-Жермена", и он пускается во всякого рода сомнительные спекуляции о родословной нашего мистика и пересказывает со значительнейшими приукрашиваниями все те небылицы, о которых мы уже упоминали ранее. Среди прочих сообщений он утверждает, что будто бы Сен-Жермен только в 1770 году, будучи в Ливорно, познакомился с Орловыми. Хотя, как мы знаем, существуют различные не подлежащие сомнению исторические доказательства того, что уже в 1762 году граф побывал в Санкт-Петербурге, где и подружился с Орловыми. Тем более, находясь в России, мы узнали о том, что наш мистик гостил в Архангельском у княгини Марии Голицыной 3 марта 1762 года.

Нижеследующая информация была обнаружена в России и предоставлена нам одним нашим русским другом:

"Граф Сен-Жермен был в этих краях в эпоху Петра III и покинул Россию по восхождении Екатерины II на престол. Господин Пыляев33, впрочем, полагает, что это произошло гораздо ранее царствования Екатерины.

В Санкт-Петербурге Сен-Жермен жил вместе с графом Ротари34, известным итальянским художником, автором прекрасных портретов, украшающих Петергофский дворец.

Проживали они, предположительно, в Графском переулке близ Аничкова моста, по соседству с дворцом на Невском. Сен-Жермен был восхитительным скрипачом, он играл "как оркестр". В "Истории Разумовских" сообщается об Алексее Р., утверждавшем, что Сен-Жермен обладал прекрасным лунным камнем.

Господин Пыляев видел своими глазами (но не может вспомнить где и при каких обстоятельствах) нотный листок с несколькими мелодиями для арфы и посвящением графине Остерман, сделанным рукой Сен-Жермена. Нотная тетрадка переплетена была превосходной ало-коричневой кожей. Имеющаяся дата указывала на 1760 год.

Господин Пыляев полагает, что Сен-Жермен не бывал в Москве. Он утверждает, что у Юсуповых в сундуках хранится великое множество рукописей и уверяет в том, что Сен-Жермен был каким-то образом связан с князем Юсуповым35, которому дал эликсир долголетия. Сообщает он также и то, что в России Сен-Жермен не известен под именем Салтыкова (Солтыкова), а вот в Вене, напротив, он очень хорошо известен именно под этим именем.

 

33 M. Пыляев — сотрудник "Нового Времени", автор книги "Старый Петербург". — прим. авт.

34 Граф Ротари (Пьетро, 1707-1762) — итальянский исторический и портретный живописец. Последние годы своей жизни жил при дворе Елизаветы Петровны. — прим. перев.

35 Возможно, речь идет о князе Юсупове (Николае Борисовиче, 1750-1831) — государственном деятеле, посланнике в Турине с 1783 по 1789 г. В разное время он был министром уделов и сенатором. — прим. перев.

 

Что же касается нотной тетрадки с автографом Сен-Жермена, то господин Пыляев припоминает ныне, что некогда она принадлежала ему самому. Ему посчастливилось ее купить на каком-то аукционе, и некоторое время он держал ее при себе. Затем эту тетрадку он подарил прославленному композитору Петру Чайковскому. Она и поныне, вероятно, покоится где-то в бумагах Чайковского. Однако, великий музыкант славился своим небрежением к порядку, и поэтому господин Пыляев считает почти безнадежным делом найти ее, тем более, что после внезапной кончины Чайковского не осталось никаких прямых указаний на то, как поступить с оставленным имуществом."

Мы уже говорили ранее о том, что политические события, в которых участвовала его семья, в значительной степени повлияли на жизнь Сен-Жермена. К одному из эпизодов, иллюстрирующих это утверждение, мы сейчас обратимся. Речь пойдет об одном из немногих инцидентов политического характера, на который, лично и недвусмысленно, указывает сам Сен-Жермен. Произошло это несколько позднее тех событий, о которых мы только что успели поведать. По возвращении маркграфа из Италии, которую он посетил в 1776 году, и где успел наслушаться всяческих легенд и сплетен о Сен-Жермене, он посылает письмо автору, неоднократно нами уже цитированному, в Швабах с просьбой посодействовать встрече с Цароги. Маркграф желал объясниться с графом, ибо считал себя оскорбленным его поведением.

Писатель далее говорит:

"По приезде он застал Сен-Жермена больным, в постели. Когда ему объяснили суть дела, он спокойно ответил: да, действительно, у него были время от времени вымышленные имена, в том числе и Салтыков; но под всеми этими именами он был известен многим как человек чести, и никому не позволит подозревать себя в нечестных сделках; так или иначе, граф готов реабилитировать себя в любой удобной для противной стороны форме как только ему станет известно, в чем именно его обвиняют и кто те люди, которые осмелились напасть на него. Сен-Жермен твердо заявил, что в рассказе о своем происхождении и семье не допустил ни одного слова лжи. Доказательства же, однако, находятся в руках лица, от которого он весьма зависим (то есть у императора Австрии), зависимость эта за всю его жизнь не принесла ему ничего, кроме обвинений в шпионаже... На вопрос, почему он не рассказал маркграфу о различных именах, под которыми он появлялся, граф Цароги возразил: а имел ли он обязательства подобного рода по отношению к маркграфу? Это обстоятельство, по его мнению, за все время никого не оскорбило и не принесло никому вреда. Более того, информацию подобного рода сообщают не до, а после установления более близких отношений. Граф заверил, что никогда не злоупотреблял доверием маркграфа, и после этого он назвал свое настоящее имя..."

Далее тот же автор замечает:

"Трудно предположить, откуда Сен-Жермен брал средства на свое существование?"36

 

36 Curiositaten... там же сс. 287, 289, 293, 294.

 

Любопытно наблюдать, сколь мало осведомлен этот автор в истории своего времени. Нам же известно, что все сыновья принца Ракоци достаточно обеспечены, и доказательств тому в то время было гораздо больше, чем мы имеем теперь. Этот же писатель не преминул заявить и следующее:

"Было бы очень неблагодарным делом обвинять этого человека в мошенничестве, ибо для этого требуются доказательства, а их нет".

Замечательное по своей правдивости заявление, хотя оно и граничит с обвинением. Говорить о ком-то, как о мошеннике, без всяких на то доказательств, — недопустимо, и, по крайней мере, непорядочно. Абсурдность предыдущего утверждения подчеркивает следующее заключительное заявление:

"За всё время общения с маркграфом он ни разу не вмешался в посторонние дела, никогда не требовал вознаграждения, был последователен в своих поступках. Так как жил он очень скромно, запросы его были очень и очень ограничены; бывало, он раздавал свои деньги беднякам и нищим."

Если сравнить эти слова со словами, сказанными о Сен-Жермене его другом ландграфом Карлом Гессенским, то они, безусловно, зазвучат в унисон. Остается только удивляться автору, способному говорить столь возвышенно о том, кого он, пусть даже и предположительно, готов обвинить в "мошенничестве". И если такие слова могут быть произнесены в адрес "авантюриста", то какие же слова нужны для описания достойных людей?

Впрочем, мы найдем подобные "странные" противоречия у многих писателей, которых будем цитировать в нашем дальнейшем исследовании жизни Сен-Жермена.

 

Глава вторая

ПУТЕШЕСТВИЯ И ПОЗНАНИЯ

“Чистое поклонение Природе в раннюю патриархальную эпоху обратилось в наследие тех единственных, кто обладал способностью вникнуть в истинную сущность вещей. Позднее посвященные передали свое знание, полученное ими от Божественных Учителей, земным царям. Раскрытие полезных для человечества таинств Природы являлось их исключительным правом и обязанностью. Посвященным считался только тот, кто мог излечить, вернее даже, вызвать к жизни погруженную в объятия мнимой смерти (комы) заблудшую в долгом небрежении душу, которую действительно ждала смерть в облике вечного летаргического забытья. Одаренные подобной силой во все века возвышались над толпой, считаясь Царями и Посвященными.”

Е.П. Блаватская, Тайная Доктрина, III. 263, Лондон, 1893 г.

 

В этой главе мы попробуем, насколько это возможно, пройти, опираясь на имеющиеся у нас данные, вслед за Сен-Жерменом в его длительных странствиях. То, что он побывал в Африке, Индии и Китае, нам стало известно из разнообразных заявлений, сделанных им самим, а также из свидетельств, содержащихся в трудах многих писателей разных эпох. Нет ничего странного в том, что эти путешествия казались бессмысленными и незначительными постороннему взгляду, но для изучающих мистику и особенно тех, для кого существование Великой Ложи есть достоверный факт, кому понятна необходимость духовной эволюции человечества, широкая география поездок Посланника Ложи не будет удивительна. Пытливый ум попытается скорее всего проникнуть вглубь событий, чтобы понять истинный смысл миссии и трудов этого мистика.

Следует также отметить, что в античном мире искусства и науки считались дарами Богов, божественными дарами.

"Цари Божественных Династий задали первый импульс цивилизации и направили разум, которым они одарили человека, на изобретение и усовершенствование всевозможных искусств и наук".1

 

1 Е.П. Блаватская. Тайная Доктрина, т. II, с. 380.

 

Самодовольное в своем пустом невежестве, все человечество смеется над талантами и отворачивается от несущих свет. Некоторых из них заставили замолчать на костре, таких как Джордано Бруно и многих других, кого время превознесло в глазах людей. Позднее, вслед за угасанием вольномыслия XVIII столетия, мы обнаруживаем Месмера и графа Сен-Жермена, положивших пусть не жизни, но доброе имя и честь, пытаясь помочь тем, к кому они были посланы Великой Ложей.

Вернемся, пожалуй, к предмету нашего разговора и обратимся к путешествиям нашего мистика, а чтобы рассказ получился наиболее полным и достоверным, изложим их хронологически.

Они охватывают период, как мы убедились в предыдущей главе, с 1710 по 1822 год. Однако, мы не имеем возможности подробно описать весь этот период, поскольку Сен-Жермен часто исчезал на многие месяцы. Самые ранние упоминания гласят:

"В эти дни при дворе2 появился весьма необычный человек, назвавшийся Сен-Жерменом. Он сразу же всех очаровал ясностью ума и великим разнообразием своих талантов, но вскоре, однако, в обществе возникло некоторое замешательство по отношению к его персоне.

Пожилая графиня фон Жержи, которая пятьюдесятью годами ранее была со своим мужем в Венеции, куда тот был назначен послом, встретилась недавно с Сен-Жерменом у госпожи де Помпадур3. Некоторое время она смотрела на него с величайшим удивлением, смешанным со страхом. Наконец, будучи не в силах сдерживать волнение, она приблизилась к графу скорее с любопытством, нежели испугом.

 

2 Двор Людовика XV. — прим. авт.

3 Маркиза де Помпадур (1721-1764) — фаворитка Людовика XV с 1745 года и до самой своей смерти. Играла центральную роль во французской политике. Окружив короля преданными ей людьми, определяла внутреннюю и внешнюю политику государства. Покровительствовала наукам и искусствам. — прим. перев.

 

— Не будете ли Вы так любезны, — спросила графиня, — ответить мне на один вопрос? Мне хотелось бы знать, не бывал ли Ваш отец в Венеции в 1710 году?

— Нет мадам, — невозмутимо ответил граф, — отец мой скончался задолго до того времени. Однако, сам я жил в Венеции в конце прошлого и начале этого веков и имел честь ухаживать за Вами, а Вы были так добры, похвалив баркаролы моего сочинения, которые мы пели вместе в Вами.

— Простите, но это невозможно. Граф Сен-Жермен, насколько мне известно, в те дни был по крайней мере сорокапятилетним, а Вы примерно в том же возрасте теперь.

— Мадам, — ответил граф с улыбкой, — я очень стар.

— В таком случае Вам, видимо, сейчас более ста лет.

— Вполне возможно.

Затем граф назвал госпоже фон Жержи ряд интимных подробностей, которые касались их пребывания в Венеции, истинное значение которых было ведомо только им одним. Он предложил, если она все еще в нем сомневается, напомнить некоторые обстоятельства и реплики, которые...

— Нет, нет, — запротестовала посольша, — Вы меня убедили. Особенно в том, что Вы — весьма необычный человек, почти дьявол.

— Ради всего святого, — воскликнул Сен-Жермен громовым голосом, — не упоминайте это имя.

Всё его существо, казалось, охватила какая-то судорожная дрожь, и он быстро покинул залу.

Давайте поближе рассмотрим этого человека.

Сен-Жермен среднего роста и изысканных манер. Черты его смуглого лица правильны. У него черные волосы и энергичное одухотворенное лицо. Его осанка величественна. Граф одевается просто, но со вкусом. Роскошь проявляется только в большом количестве бриллиантов, входящих в его туалет. Они надеты на каждый палец, украшают табакерку и часы. Однажды он появился при дворе в туфлях, пряжки которых были сплошь покрыты алмазами. Господин фон Гонто, специалист по драгоценным камням, оценил их в 200 тысяч франков.

Следует заметить, что граф говорит по-французски, по-английски, по-немецки, по-итальянски, по-испански и португальски настолько превосходно, что, когда он разговаривает с жителями перечисленных стран, они не могут уловить и малейшего иностранного акцента. Знатоки классических и восточных языков подтверждают обширные познания графа Сен-Жермена. Первые признают его более, нежели чем они сами, способным к языкам Гомера и Вергилия. Со вторыми он говорит на санскрите, китайском и арабском, демонстрируя столь глубокие познания, что те убеждаются в том, что граф весьма длительное время провел в Азии, тогда как преподавание восточных языков в колледжах Людовика Великого и Монтеня поставлено из рук вон плохо.

Граф Сен-Жермен музицировал на рояле без нот не только романсы, но и сложнейшие концерты, предназначенные для исполнения оркестром, состоящим из большого количества инструментов. Рамо был поражен игрой этого "дилетанта", особенно впечатляли его импровизации.

Граф прекрасно рисует маслом. Его работы так удивительны, выполнены в таких специальных красках, рецепт которых разработан им самим, что излучают особенный блеск. В своих исторических полотнах Сен-Жермен зачастую вводит в костюмы дам столь сиятельные оттенки голубого, алого и зеленого, что они кажутся квинтэссенцией соответствующих драгоценных камней — сапфира, яхонта и смарагда. Ванлоо, который постоянно восхищался неожиданными сочетаниями красок, неоднократно обращался к графу с просьбой открыть секрет их рецептов. Последний, однако, тайны не открыл.

Не будучи способными оценить все таланты этого человека, о которых в тот самый момент, когда я пишу эти строки, и двор, и город уже успели истощиться в догадках и предположениях, следует все же признать, как мне кажется, что большая часть чудес, связанных с ним, имеют в своей основе глубокие познания в физике и химии; именно в этих науках он демонстрирует наибольшую подготовленность. Во всяком случае, вполне очевидно, что на знании именно этих наук основано не только его цветущее здоровье, но и сама его жизнь, которая способна шагнуть далеко за пределы отпущенного человеку срока. Это знание также позволяет этому человеку обзавестись всеми необходимыми средствами предохранения от разрушительного воздействия времени на организм. Среди некоторых заявлений, несомненно удостоверяющих потрясающие достоинства и способности графа, выделяется одно, сделанное фаворитке госпожой фон Жержи непосредственно после ее первой — по прошествии стольких лет неведения — встречи с графом, которое гласит о том, что еще тогда, в Венеции, она получила от него чудодейственный эликсир, благодаря которому вот уже четверть столетия она сохраняет в неизменности все свое чудесное очарование ранней юности. Пожилые господа, которых мадам де Помпадур спросила относительно этого удивительного случая, подтвердили, что это правда, добавив при этом, что моложавый и цветущий вид госпожи фон Жержи, резко контрастируя со старческим обликом ее сверстников, говорит сам за себя.

Однажды на вечеринке Сен-Жермену довелось аккомпанировать на фортепиано итальянские арии для юной графини, известной впоследствии под именем графини де Жан-лис.

Когда девочка окончила свое пение, граф сказал ей:

— Через пять-шесть лет Вы удивите всех своим прекрасным голосом, который сохранится у Вас надолго. Чтобы усовершенствовать свое очарование, Вам предстоит научиться сохранять свою красоту. Судьба улыбнется Вам в год Вашего совершеннолетия.

— Но граф, — ответило дитя, скользя своими прекрасными пальчиками по нотам, — это, по-видимому, превышает возможности человека.

— Вне всякого сомнения, — охотно признался граф. — Однако, согласитесь, было бы неплохо вечно оставаться юной?

— Да, это было бы прелестно.

— Хорошо, я обещаю Вам такую возможность.

И Сен-Жермен непринужденно перевел разговор на другую тему.

Вдохновленная дружеским расположением этого удивительного человека, мать графини осмелилась спросить, не является ли Германия его родиной?

— Мадам, — ответил он, глубоко вздохнув, — есть вещи, о которых никто не вправе говорить. Достаточно сказать, что семи лет от роду я прятался в лесах, и за мою голову была назначена награда. В день моего появления на свет моя мать, которую мне так и не суждено было больше увидеть, повязала мне на руку талисман со своим портретом. Я покажу Вам его.

С этими словами Сен-Жермен закатал рукав своего платья и показал дамам миниатюрный портрет невероятно красивой женщины, одетой в странного вида костюм.

— Интересно, в какую эпоху носили подобные наряды? — спросила юная графиня.

Оставив без внимания этот вопрос, граф опустил рукав и заговорил о совершенно других вещах.

Каждый день появления Сен-Жермена в обществе знаменовался все новыми и новыми чудесами. Несколько ранее запечатленных выше событий он преподнес госпоже де Помпадур конфетницу, которая поразила всех красотой. Это была прекрасно сделанная вещь, покрытая черной эмалью, с агатом на крышке. Граф попросил маркизу отнести ларчик поближе к камину. Через некоторое время конфетницу показали всем присутствующим. Каково же было всеобщее удивление, когда все увидели, что агат исчез, а на его месте появилось изображение милой пастушки в окружении овечек.

Затем ларчик вновь поместили на камин — пастушка исчезла, и вновь выступил агат."4

Этот эпизод был записан в 1750 году, хотя событие, изложенное выше, произошло в 1723 году5. Следует заметить, что все друзья Сен-Жермена были людьми высокопоставленными и знатного происхождения, иными словами, людьми его круга, главным образом австрийцы и венгры. Среди них мы назовем принца Кауницкого6, принца Фердинанда Лобковиц, графа Цо-бора и графа Максимилиана Йозефа Ламбергского7 — это все люди весьма высокого положения в обществе, из благородных и хорошо известных семей.

 

4 Взято из "Chroniques de l'Oeil de Boeuf", написанной овдовевшей графиней фон В...

5 Скорее всего здесь вкралась опечатка, так как маркизе де Помпадур в 1723 году было всего 2 года, а графини де Жанлис еще вовсе не было на свете. — прим. перев.

6 Князь Кауницкий (Венцель-Антон-Доменик, граф Ритберг, 1711-1794) — австрийский государственный деятель, искусный дипломат. Во многом благодаря его усилиям сложился союз Австрии и Франции при содействии России против Пруссии в конце 60-х годов. Как приверженец "просвещения" содействовал проведению государственных реформ, особенно в правление императора Иосифа П.— прим. перев.

7 Граф Максимилиан Йозеф Ламбергский — канцлер императора Иосифа II австрийского.— прим. перев.

 

С 1737 по 1742 год наш мистик пробыл в Персии при дворе шаха8, и, вероятно, там почерпнул свои познания о бриллиантах и других драгоценных камнях, ибо по собственному его уверению именно в Персии он начал постигать тайны Природы. Однако, необъятные знания, которыми он обладал, заставляют нас сделать вывод о большей длительности периода обучения, необходимого для их приобретения. Намеки подобного рода мы обнаружили у Ф.В. фон Бартольда, в его интереснейшей книге9, и они же вполне согласуются с утверждениями другого писателя10 в том, что Сен-Жермен, безусловно, проводил научные исследования в Персии.

Затем мы обнаруживаем нашего мистика в Англии времен Якобинской революции 1745 года, где его арестовали по подозрению в шпионаже. По этому поводу процитируем, пожалуй, два любопытных сообщения.

Первое мы нашли в забавных письмах Горацио Уолпола к сэру Горацио Манну, британскому посланнику во Флоренции. В письме от 9 декабря 1745 года после описания всеобщей неразберихи, произошедшей в результате революции, Уолпол сообщает: "На другой день был арестован очень странный человек, который назвался графом Сен-Жерменом. Вот уже два года он находится в Англии, однако не известно, кто он и откуда, но по собственному его уверению, имя, которым он пользуется, не является настоящим. Он поет и чудесно играет на скрипке, чудаковат и не слишком благоразумен."11

 

8 На этот период приходится царствование Надир-шаха (1688-1747), прославившегося захватнической политикой. Ему удалось на незначительный период объединить разрозненные и враждующие между собой государства Востока, в том числе Закавказье, Ирак, Афганистан, Индию, Туркестан. Достигнув быстрого расцвета, империя Надир-шаха не смогла просуществовать сколько-нибудь длительного времени. Надир-шах был убит заговорщиками. — прим. перев.

9 Barthold (F.W. von) Die Geschichtlichen persönlichkeiten in Jacob Casanova's Mémoiren. vol II, Berlin, 1846.

10 В частности, мы обнаружили утверждение подобного рода в книге Lamberg (Graf Max von). Le Mémorial d'un Mondian, p. 80, London, 1775. — прим. перев.

11 Letters of Horace Walpole, Earl of Orford, to Sir Horace Mann: II, pp. 108,109. London, 1833.

 

Второе сообщение о его пребывании в Англии можно найти в номере "Еженедельного журнала или Британского журналиста"12 за 17 мая 1760 года, которое гласит:

"От корреспондента "Брюссельской газеты" нами получена информация о том, что недавно прибывший из Голландии человек, представляющийся графом Сен-Жерменом, родился в Италии в 1712 году. Он так же бегло говорит по-немецки и по-французски, как и по-итальянски, впрочем и по-английски он выражается довольно сносно. Познания его во всякого рода искусствах и науках весьма поверхностны, однако, он знает толк в химии, виртуоз в музыке и в высшей степени приятный собеседник. В Англии в 1746 году (1745, согласно Уолполу. — прим. авт.) он чуть было не оказался на краю гибели. Некто, приревновавший его к даме, незаметно опустил в карман графа фальшивое письмо будто бы от претендента на британскую корону, в котором выражалась благодарность за некие услуги и пожелания в продолжении сотрудничества, и не замедлил указать на него представителям власти. Невиновность его, однако, была полностью доказана на допросах. Он был освобожден из-под стражи и тут же приглашен на обед к лорду X. (имеется в виду, вероятно, Уильям Станхоуп, лорд Харрингтонский, являвшийся в то время Секретарем Министерства финансов и Казначеем Парламента; умер он в 1760 году. — прим. авт.). Знающие его, видимо огорчатся, — говорит Мобер, — услышав о том, что он умудрился навлечь на себя немилость нашего христианнейшего Короля." Последние слова содержат в себе намек на более поздние события.

После 1745 года Сен-Жермен, очевидно, отправился в Вену и провел в этом городе некоторое время13, затем в 1755 году он во второй раз путешествует по Индии, как явствует из письма к графу Ламбергскому, к которому мы вернемся позднее.

"Моим познаниям в искусстве плавления драгоценных камней, — пишет он, — я во многом обязан именно своему второму путешествию в Индию, которое я предпринял в 1755 году в сопровождении генерала Клайва14, бывшего под командованием вице-адмирала Уатсона. Во время моего первого пугешествия я мог только подозревать о существовании столь чудесной тайны. Все экспериментальные попытки, предпринятые мной в Вене, Париже и Лондоне, не принесли положительного результата. Кропотливая работа была прервана как раз в то время, о котором я уже упоминал."

 

12 "Weekly Journal orBritish Gazeteer".

13 "Он роскошно жил в Вене с 1745 по 1746 год, был вхож в любое общество, а премьер-министр императора (Франца I), принц Фердинанд Лобковиц был его лучшим другом. Он же и познакомил его с французским маршалом Белл-Излем, посланным королем Людовиком XV с особой миссией к Венскому двору. Белл-Изль, состоятельный внук Фуке, был столь очарован блистательным и остроумным Сен-Жерменом, что не замедлил пригласил, его посетить Париж". Herinneringen, van J.H.E.CA- van Sypsteyn; s Gravelenhage, 1869.

14 Генерал Клайв Индийский, барон де Пласси (1725-1772) — умелый полководец, основатель английского могущества в Индии. Во главе Ост-Индской военной кампании одержал много побед над конкурировавшими в этом регионе силами европейских государств, а также над силами индийских раджей. В конце 1760-х годов был обвинен в злоупотреблениях и взяточничестве. Покончил жизнь самоубийством. — прим. перев.

 

Все авторы, независимо от своего отношения к Сен-Жермену, постоянно упоминают и настойчиво подчеркивают его невероятное умение с помощью неведомой чудодейственной силы исправлять всевозможные изъяны и дефекты драгоценных камней. Кроме того, по многочисленным свидетельствам, почти все виды наук и искусств были, в той или иной степени, известны нашему мистику.

Следующая дата — 1757 год — открывает собой наиболее широко известный читающей публике период жизни нашего мистика. Великостветскому обществу Парижа Сен-Жермен был представлен военным министром, маршалом и графом Белл-Излем. Однако, из источников, цитированных ранее, явствует, что Людовику XV задолго до этого события была известна история Сен-Жермена и его семьи. Поэтому не следует удивляться тому сердечному и приветливому приему, оказанному нашему мистику со стороны короля, предоставившего в его распоряжение целую анфиладу комнат в королевском замке де Шамбор. Имелась в замке и лаборатория, полностью оснащенная для проведения сложнейших опытов. Вокруг нашего мистика сложилась группа последователей. Среди них мы обнаруживаем барона де Гляйхена, маркизу д'Урфи, а также принцессу Анхальт-Цербстскую, мать российской императрицы Екатерины II. Госпожа де Жанлис, вспоминая о том периоде, пишет:

"Он был неплохо осведомлен в физике, а химиком был совершенно превосходным. Мой отец, признанный специалист в этих областях науки, весьма высоко отзывался о его талантах... Ему ведома поистине удивительная тайна цвета, и благодаря этой известной только ему тайне его картины выделяются среди прочих непостижимым блеском и сиянием красок... Сен-Жермен, впрочем, отнюдь не горел желанием поделиться с кем-нибудь своим секретом."15

 

15 Genlis (Comtesse de). Mémoires Inédits pour servir à l'Histoire des X11II et XIX Siècles, p. 88, Paris. 1825.

 

Госпожа Оссе упоминает в своих мемуарах интересный факт, который свидетельствует о его уникальных познаниях в области драгоценных камней.

"Однажды король, — рассказывает она, — приказал принести ему средней величины алмаз с изъяном. Камень взвесили, и Его Величество обратился к графу:

— Этот бриллиант даже с дефектом стоит 6 тысяч ливров, без него он будет стоить, по крайней мере, 10 тысяч ливров. Возьметесь ли Вы оказать мне услугу в 4 тысячи ливров?

Сен-Жермен очень внимательно осмотрел алмаз и сказал:

— Пожалуй, я возьмусь за эту работу. Этот камень я верну Вам через месяц.

В назначенный срок граф Сен-Жермен принес бриллиант. Граф развернул лоскут горного льна и показал алмаз чистейшей воды. Король с нетерпением взял его в руки и не нашел существенной разницы в весе камня до и после обработки. Его Величество послал бриллиант своему придворному ювелиру маркизу де Гонто без каких-либо комментариев. Ювелир заплатил за него 9 тысяч 600 ливров. Король, однако, распорядился вернуть алмаз и сказал, что сохранит его как загадку. Его Величество не смог сдержать восторга и добавил, что Сен-Жермен должен обладать миллионами, особенно, если он знает рецепт, как сделать большие бриллианты из маленьких. Граф, однако, никак не отреагировал на эти слова, заметил только, что ему известен способ выращивания жемчужин и облагораживания их цвета. Король и госпожа де Помпадур были очень внимательны к графу. Господин Кено однажды в Высочайшем присутствии заявил, что Сен-Жермен шарлатан, тогда король публично одернул его и посоветовал впредь воздерживаться от подобных замечаний. Его Величество, видимо, совсем ослеплен талантами Сен-Жермена и временами говорит о нем, словно о человеке высочайшего происхождения."

 

Hausset (Madame de) Mémoires, p. 148. seq.; Paris. 1824.

 

Не следует упускать из виду один весьма примечательный факт, относящийся к парижскому периоду жизни Сен-Жермена. Из заявлений госпожи Оссе, герра фон Бартольда и барона де Гляйхена мы узнаем, что некий молодой англичанин по имени лорд Гауэр появился в ту пору в Париже, выдавая себя ради забавы светского общества за Сен-Жермена. Таким образом наиболее вздорные и глупые истории о нем, которые с большим удовольствием смаковались в так называемых салонах того времени, насквозь пронизанных духом слухов и дешевых сенсаций, происхождением своим обязаны нелепым россказням этого молодого человека. Разнообразнейшие подробности "подвигов" этого самозванца запечатлены во многих источниках, но вряд ли они заслуживают нашего внимания, за исключением упоминания о том, что Сен-Жермену неоднократно приходилось выслушивать оскорбления за слова, которых он не произносил. Процитируем по этому поводу господина фон Зипштайна: "Большинство дошедших до нас нелепых историй не имеют, по всей видимости, никакого отношения к Сен-Жермену и являются выдуманными от начала до конца с целью опорочить и высмеять его. Некий парижский повеса, известный как "милорд Гауэр", был неподражаемым мимом и шатался по парижским салонам, выдавая себя за Сен-Жермена, естественно сильно окарикатуренного. Однако, многими людьми эта потешная фигура воспринималась за настоящего Сен-Жермена."17

Тем временем наш философ работал с теми, кому он, так или иначе, способен был оказать помощь в постижении духовных таинств. В 1760 году наш мистик послан Людовиком XV в Гаагу с политической миссией, обстоятельства и мотивы которой разными исследователями трактуются по-разному. В апреле 1760 года Сен-Жермен пересекает Восточную Фрисландию по пути в Англию18. Затем в "Лондонской Хронике"19 за 3 июня 1760 года мы обнаруживаем обстоятельную заметку о "таинственном чужеземце", только что вступившем на британскую землю. При этом один писатель сообщает, что этот "чужеземец" хорошо был принят при дворе, а многие газеты того времени упоминают о нем, как о персоне весьма значительной, которой повсеместно оказывают подобающее внимание20.

 

17 Sypsteyn, там же

18 Hezekiel G., там же

19 "The London Chronicle ".

20 Gazette of Netherlahds от 12 января 1760 года:

Гаага, 2 января.

"Нам сообщают из Парижа, что отправившись в эту страну без разрешения короля, Сен-Жермен вернул себе Красную Ленту (Орден Бани); скорее всего он нашел общий язык с королем Дании."

Гаага, 3 января.

"Так называемый Сен-Жермен является для многих человеком непостижимым, о котором трудно что-либо сказать определенно. Его имя, титул, происхождение — все это покрыто тайной. Он обладает весьма солидным состоянием, источник которого также неизвестен. Он имеет огромный круг знакомств, однако, никто не знает, каким образом он приобрел их. Он запросто и без приглашения вхож в резиденции Высочайших особ!"

 

В Британском музее имеются нотные тетрадки с музыкальными произведениями Сен-Жермена, сочиненными во время своих визитов в эту страну, ибо имеющиеся на них даты соответствуют 1745 и 1760 годам. И друзья, и враги в один голос говорили, что он был превосходным скрипачом, который играл "как оркестр".

Благодаря счастливому стечению обстоятельств нам довелось однажды держать в руках прелюбопытнейшую вещицу, которая имеет самое прямое отношение к Сен-Жермену. Она хранится в библиотеке прекрасного замке Рудниц21 в Богемии, который принадлежит принцу Фердинанду Лобковицу.

Среди многочисленных рукописей и редких предметов этой замечательной коллекции мы нашли нотную тетрадь с музыкальными произведениями Сен-Жермена, и с разрешения нынешнего принца, мы выписали с нее посвящение и автограф нашего мистика, который имеет следующий вид:

'"Pour le Prince de Lobkowitz, Musique Raisonée, selon le bon sens, aux Dame Angloises qui aiment le vrai goût en cet art. Par... de St. Germain."22

 

21 В настоящее время — Рудниц-над-Лабем.— прим. перев.

22 "Принцу Лобковицу, с наилучшими пожеланиями музыкальные произведения, которые были посвящены английской даме, обладающей истинным вкусом в этом искусстве....де Сен-Жермен". — франц.

 

Первая буква, или буквы подписи неразборчивы, поэтому заменены здесь многоточием, хотя этот отрывок и был скопирован для нас с величайшей тщательностью библиотекарем Рудница.

А теперь перенесемся в Санкт-Петербург, где, по словам графа Григория Орлова23, обращенным к маркграфу Бранденбург-Ансбахскому, Сен-Жермен "сыграл значительную роль в перевороте".24

Пребывание нашего мистика в Санкт-Петербурге отмечено также одним анонимным автором книги, которая носит примерно следующее название: "Несколько слов о первых сподвижниках Екатерины II" (XVIII. Кн. 3, стр. 343, 1869 г.)25

 

23 Граф Григорий Орлов — приближенный Екатерины II. Один из организаторов переворота 1762 года.

24 Curiositäten der Literarisch historischen Vor Mitwelt, pp. 285, 286. Weimar, 1818.

25 Возможно, имеется в виду книга Лонгинова М.Н. "Несколько известий о прямых сподвижниках Екатерины Н"("Осьмнадцатый век", кн. 3), упоминающаяся в одной из статей энциклопедии Брокгауза и Эфрона. Эту работу, однако, нам пока не удалось найти. — прим. перев.

 

Автор данной книги имеет в своем распоряжении некоторые другие детали его пребывания в Петербурге, однако, как утверждает автор, они пока не проверены и в некотором роде фрагментарны, поэтому лучшим выходом из положения будет повременить с их публикацией и дождаться появления более точной информации, которую автор намеревается незамедлительно представить на суд читателя. Как бы то ни было, существующих данных вполне достаточно, чтобы допустить возможность краткого пребывания Сен-Жермена в России. Как мы уже сообщали, принцесса Анхальт-Цербстская, мать Екатерины II, была весьма дружна с ним, что подтверждает тот факт, что он много времени проводил в ее доме, будучи в Париже.

В нашем распоряжении имеется также преинтереснейшее сообщение о нашем философе, которое мы нашли в письме графа Карла Кобленцкого к премьер-министру принцу Кауницкому. Подробности этого письма столь любопытны, что мы решили привести это письмо полностью:

"Брюссель, 8 апреля 1763 года. Граф Карл Кобленцкий господину Кауницу. Прошло вот уже три месяца с тех пор, как особа, известная под именем графа Сен-Жермена, почтила меня своим визитом. Мне он показался самым оригинальным из всех людей, которых я имел счастье знать ранее. О происхождении его я затрудняюсь говорить с уверенностью. Однако, я вполне допускаю, что он может быть отпрыском весьма известной и влиятельной фамилии, по той или иной причине скрывающим свое происхождение. Обладая огромным состоянием, он довольствуется весьма малым и живет очень просто и незатейливо. Ему известны, по-видимому, все науки. И вместе с тем, в нем чувствуется человек справедливый и порядочный, обладающий всеми достойными похвалы душевными качествами. Демонстрируя свои многочисленные таланты и способности, он проводил в моем присутствии некоторые эксперименты, наиболее примечательным из которых, на мой взгляд, был опыт по превращению железа в чудесный металл, весьма похожий на золото и в той же степени пригодный для ювелирных изделий. Достойны упоминания и эксперименты по крашению и дублению кож, которые после обработки выглядели столь совершенными, что с ними не могли сравниться никакие сафьяны и юфти всего мира. Элегантность окрашенных им шелков не имеет себе равных. Изделия из дерева, окрашенные им без применения индиго и кошенили, а с помощью простых и дешевых веществ, поражают радужной всепроникающей переливчатостью цветовой гаммы. Состав приготавливаемых им красок для живописи поистине изумителен. Ультрамарин, например, кажется квинтэссенцией лазурита. И наконец, следует упомянуть продемонстрированный им способ удаления стойкого запаха масляных красок и превращения в наилучшее Прованское посредственных масел Неветты, Кольсата и других, гораздо даже более худших, чем эти. Я держал в руках результаты этих экспериментов, которые проводились в моем присутствии. Я подверг их самому тщательному осмотру и анализу и, понимая, что все это может принести большие деньги, обратился к графу с просьбой обучить меня всем этим Тайным премудростям. Он с готовностью посвятил меня в эти секреты, не требуя за это никакого вознаграждения, за исключением условленной доли с будущей прибыли, если, конечно же, она появится в результате внедрения этих методов. Как и всякое предприятие подобного рода, связанное с внедрением новшеств, наше выглядело несколько нереальным, поэтому я постарался прежде всего обезопасить себя с двух, как мне казалось, слабых сторон. С одной стороны я опасался, как бы меня не одурачили, а с другой — я боялся слишком больших затрат. Чтобы избежать первой неприятности, я пригласил одного доверенного человека, в присутствии которого и были проделаны все эти эксперименты, и мы убедились в истинности и дешевизне всего произведенного. Пытаясь обезопаситься со второй стороны, я отправил господина де Зурмона (именно этим именем представился Сен-Жермен) к одному добропорядочному и надежному торговцу в Турне26, с которым он сейчас и работает, а сам тем временем сделал кое-какие денежные вложения в дело, которые, к счастью, оказались совсем незначительными, через Неттина. Он, его сын и зять из Валькира и составляют компанию, взявшуюся за осуществление всего предприятия, до тех пор, пока прибыль, ожидаемая от реализации первых изделий, не поставит все наше дело на надежную основу. Мы, во всяком случае, ничем не рискуем. С каждым мгновением возможность получения прибыли становится все ближе и очевиднее."27

 

26 Турне — город в бельгийской провинции Гано на границе с Францией. В XVIII веке был известен как центр по изготовлению ковров и фарфора. В настоящее время помимо этого там имеются предприятия по выделке кож и обработке горной породы.— прим. перев.

27 Arneth (A. Ritter von), Graf Phitipp Coblenzl und seine Mémoiren, p. 9, note. Wien. 1885.

 

О пребывании Сен-Жермена в Турне нам стало известно и из другого источника, а именно из мемуаров Казановы.

Казанова по пути в Турне узнал о пребывании в этом городе графа Сен-Жермена и пожелал быть представленным ему. Однако узнав о том, что граф не принимает визитеров, он не отчаялся и написал ему письмо с просьбой о встрече и получил положительный ответ, с тем лишь условием, что Казанова явится к графу инкогнито и не останется на обед. По словам Казановы, Сен-Жермен предстал перед ним с длинной бородой и в армянском платье.

В состоявшейся беседе граф ознакомил Казанову со своими планами по созданию фабрики для графа Кобленцкого.28

О жизни нашего мистика с 1763 по 1769 год сведений немного, однако имеются некоторые подробности о его одногодичном пребывании в Берлине в промежутке между этими датами. Этим сообщением мы обязаны мемуарам господина Дьедонне Тьебо, где говорится:

"В Берлине целый год жил один весьма примечательный человек, именовавший себя графом Сен-Жерменом. Аббат Пернети сразу угадал в нем адепта и явился к нам, переполненный множеством чудесных историй."29

 

28 Casanova (F. SeingaK de), Mémoires, VI. p. 76.

29 Thiebauh (D.), Mes Souvenirs Je Vingt Aus Je Séjour à Berlin. VI. p. 83. Paris, 1813.

 

Автор далее сообщает о том, что принцесса Амелия изъявила желание познакомиться с графом, и замечает между прочим о странном обыкновении Сен-Жермена обращаться к пожилому барону Нихаузену со словами "сын мой". Послушаем же самого писателя:

"Госпожа де Труссель также горела желанием увидеться с ним. Уступив ее просьбам, аббат Пернети устроил встречу, и в один из званых вечеров в ее доме появился граф. В завязавшейся беседе речь зашла о "философском камне", и граф отрывисто заметил, что большинство людей, стремящихся его найти, находятся в невероятном заблуждении, возлагая все свои надежды по получению этого камня на огонь, и забывают при этом, что последний является стихией разрушительной, а не созидательной, и, следовательно, верхом неразумия являются их попытки создать нечто новое с помощью этой стихии. Он довольно долго рассуждал об этом, но в конце концов перевел разговор на более общие темы. Во внешности Сен-Жермена сквозили изящество и интеллект. В нем чувствовалось благородное происхождение и знание светских условностей. По слухам, знаменитый Колиостро (известный своими парижскими мистификациями кардинала Роана и других) был его учеником. Ученик, впрочем, так и не достиг уровня своего учителя, достойно окончившего свою карьеру, и часто соскальзывал на криминальную стезю, что и привело его в конце концов к смерти в темнице римской инквизиции... История же Сен-Жермена являет нам образцовый пример истории человека мудрого и предусмотрительного, остерегавшегося нарушить правила общепринятого поведения или оскорбить мораль. Чудес о нем рассказывают великое множество, однако они не скандальны и не низменны."30

Точной датой его посещения Берлина мы не располагаем, однако укажем на то, что это событие произошло до его отъезда в Венецию, где о нем слышал канцлер императора Иосифа II граф Макс Ламбергский31, который оставил для нас интересные замечания в своих воспоминаниях. Граф застает Сен-Жермена, скрывающегося под именем маркиза д'Аймара или Белъмара, проводящим множество опытов по выделке льна. Он добивался получения такого материала, который бы не уступал по качеству лучшим итальянским шелкам. В широко развернувшемся предприятии было занято не менее ста рабочих. Видимо, в дальнейших путешествиях нашего мистика сопровождал именно граф Ламбергский, так как во Флорентийской газете32 за июль 1770 года под рубрикой "Новости Мира" мы обнаруживаем следующую заметку:

"Тунис, июль 1770 года.

Граф Максимилиан Ламбергский33, канцлер императора Иосифа II, в конце июня сего года удостоил своим посещением остров Корсику с целью проведения кое-каких исследований. В этой поездке его сопровождает сеньор Сен-Жермен, широко известный в Европе своими глубочайшими познаниями в политике и науках."

 

30 Thiebault (D.), там же.

31 Lamberg (Graf Max von), Lé Mémorial J'un MonJian, p.80. London. 1775.

32 "La notizie del Mondo "

33 Некоторые интересные сведения о графе Сен-Жермене содержатся в любопытной книге "Casanova et son temps", выпущенной недавно господином Е. Мэньялем. В ней мы находим весьма новое и неожиданное для нас заявление о том, что в Праге хранится переписка между Сен-Жерменом и графом Ламбергским. По заявлению обладателя этих редкостей, весьма известного австрийского писателя, ныне проводятся тщательные работы по приведению в порядок этой корреспонденции. Смеем надеяться, что господин Гугиц не заставит нас долго ждать публикации этих документов.— прим. авт.

 

Больше никаких подробностей об этом путешествии не сообщается, однако нам известно о том, что Сен-Жермен был в 1773 году в Мантуе.

 

Мы чуть было не упустили из виду одно важное событие, относящееся к 1770 году. Граф Сен-Жермен был в Ливорно, когда там стоял русский флот. Наш мистик был одет в форму русского офицера, и граф Алексей Орлов представил его как графа Салтыкова. Более того, в этом же году он вернулся в Париж, узнав об опале своего врага, премьер-министра герцога Шуазельского.

"Все заново прониклись к нему уважением и любовью, — говорит господин фон Зипштайн34, — за достоинство, великодушие и снисходительность к чужим слабостям, когда после отставки своего заклятого врага герцога Шуазельского он появился в Париже, и стали выражать свое глубокое сожаление, что допустили когда-то оплошность, изгнав его из столицы и оставшись без его покровительства... После смерти Людовика XV, 10 мая 1774 года, он отправился в Гаагу и оттуда в Швабах. Это было последнее посещение Голландии графом Сен-Жерменом... В одной немецкой биографии указываются точные даты его визитов в эту страну, которые перечисляются в следующем порядке: 1710, 1735, 1742, 1748, 1760 и 1773".

 

34 Sypsteyn, там же.

 

Последняя дата приводит нас к уже упомянутому периоду пребывания графа в Тройсдорфе и Швабахе, где он вместе с маркграфом проводил эксперименты, в том числе и алхимические. Маркграф, по нашим сведениям, был весьма горд познаниями своего друга в медицине и даже выхлопотал у английского консула в Ливорно копию рецепта "Русского Чая" или "Aqua Benedetta", составленного Сен-Жерменом. Этот напиток помогал русским морякам легче переносить изнуряющую жару во время Архипелагской кампании.

С 1774 по 1776 год Сен-Жермен находится в Тройсдорфе, в 1776 году живет в Лейпциге, в следующем году — в Дрездене. Об этом периоде мы расскажем несколько позднее, а теперь мы перейдем сразу же к 1779 году. В этом году о графе слышно в Гамбурге. Оттуда граф едет к принцу Карлу Гессенскому, где живет в качестве желанного и почетного гостя. Они вместе приступили к ряду экспериментов, которые обещают принести пользу для всего человечества. Рассказывая о познаниях графа и намекая на образование, которое получил Сен-Жермен от герцога де Медичи, принц говорит:

"Этот дом (Медичи), как хорошо известно, славился своей приверженностью к наукам и искусствам, и поэтому неудивительны его ранние успехи во всех отраслях человеческого знания. Однако к постижению таинств Природы он приступил, руководствуясь исключительно своими стремлениями к ведомой только ему одному цели. Он прекрасно разбирается в травах и деревьях, из которых приготавливает чудесные снадобья, сохраняющие молодость и здоровье, и, возможно, продлевающие жизнь. У меня до сих пор хранятся все его рецепты, однако врачи принимают их в штыки. Одному врачу по имени Лоссау, владельцу аптеки, я платил по 1200 крон в год за приготовление лекарств по рецептам Сен-Жермена, главным образом, особенного чудодейственного чая, который продавался за дорогую цену богатым людям, а беднякам раздавался бесплатно... После смерти этого медика, удрученный сплетнями, долетавшими до меня со всех сторон, я был вынужден забрать все рецепты, и больше не нанимать никого на его место." 35

 

35 Hesse, там же.

 

Оглядываясь на все ранее перечисленные достоинства и способности этого великого человека, можно сделать следующий вывод: либо он действовал по определенному скрытому от постороннего глаза плану, либо он переезжал с места на место без цели, без семьи, не связывая себя с людьми, — и если эти последние слова — правда, то это было бы очень прискорбно для такого талантливого смертного, каким выглядел наш мистик. Но где бы он ни появлялся, всегда уравновешенный, всегда снисходительный к чужим слабостям, всегда отдающий, но ни в чем не нуждающийся, всегда помогающий, но никогда не требующий помощи, даже для самых закоренелых скептиков становилось очевидным, что какая-то скрытая сила движет им, какой-то неведомый план лежит в основе его поступков. В самом деле, один из ранее уже цитированных авторов утверждает:

"Иногда он погружался в транс и, когда выходил из него, рассказывал о странствиях своей души по далеким неведомым землям, пока его тело находилось неподвижным. Иногда он исчезал на значительное время и так же внезапно появлялся вновь, объявляя о своем потустороннем пребывании и общении с умершими. Более того, он весьма гордился своим умением укрощать пчел и гипнотизировать музыкой змей."36

 

36 Sypsteyn, там же.

 

Автор, видимо, не знает, что обычный йог в Индии имеет такую же власть над змеями, и, без сомнения, именно там Сен-Жермен обучился этому искусству. Способность же общения с умершими стала более понятной в XIX веке, благодаря тем, кто идет по стопам графа Сен-Жермена и кто продолжает его великий труд. Тем не менее, хотя вышеупомянутый автор и скептичен в этих вопросах, он отдает дань истинным заслугам нашего философа, когда пишет:

"Как бы то ни было, Сен-Жермен во многих отношениях человек весьма примечательный, и где бы он не появлялся, всегда оставлял благоприятное впечатление, хорошие воспоминания и множество благородных дел. Сколько бедных отцов семейств, сколько благотворительных заведений было облагодетельствовано им втайне... нет ни одного плохого, бесчестного поступка, известного за ним, и поэтому он всегда внушал симпатии к себе, в том числе и в Голландии."

В свете всего сказанного перед нашим взором отчетливо предстает характер того, кого некоторые называют "Вестником Духовной Иерархии", управляющей развитием нашего мира. Именно таков нравственный облик человека, которого нелепая свора критиканов назвала "авантюристом".

 

Глава третья

ГРЯДУЩАЯ ОПАСНОСТЬ

В этой главе мы приведем отрывки из редкой и очень ценной книги "Воспоминания о Марии-Антуанетте"1, принадлежащей перу ближайшей наперсницы королевы — графини д'Адемар, умершей в 1822 году.

Довольно долго мы не могли обнаружить этой книги, хотя искали ее во многих библиотеках Англии и Континента2. Однако, по счастливой случайности, нам удалось узнать о том, что в Одессе в библиотеке госпожи Фадеевой, тети и друга госпожи Е.П. Блаватской, имеется искомый экземпляр.

 

1 D'Adhemar (La Comtesse), Souvenirs sur Marie Antoinette, Archduchesse d'Autriche, Reine de France, et sur la Cour de Versaille. Paris, 1836.

2 После того, как была написана эта глава, я наконец получила возможность ознакомиться с этой книгой. Уважаемая графиня де Адемар сообщила мне также, что ее семья обладает и другими документами, касающимися графа де Сен-Жермена. Мадам Блаватская побывала у них в Шато-де-Адемар в 1884 году. Уважаемая графиня де Адемар, принадлежащая к одной из многочисленных аристократических фамилий, разоренных революцией, сейчас живет в Америке, документы хранятся в ее семейном архиве. — прим. авт.

 

Мы выражаем нашу искреннюю благодарность госпоже Фадеевой за то, что она позволила одному из нас поработать с этой книгой и сделать несколько интересующих нас извлечений. Госпожа д'Адемар вела дневник, следуя обычаю того времени, на котором, по всей вероятности, с добавлением необходимых пояснений и основаны ее "Воспоминания". События, описанные в этой книге, охватывают большой отрезок времени, начинающийся 1710-м и заканчивающийся 1821 годом.

Один весьма любопытный факт, имеющий отношение к датам, обнаруживается в заметке, датированной 12 мая 1821 года, начертанной собственной рукой графини и заботливо подкрепленной булавкой к рукописи. Умерла она, как нами уже сообщалось, в 1822 году. В заметке же содержится упоминание о пророчестве, сделанном Сен-Жерменом в 1793 году, когда он предупредил ее о приближающейся печальной кончине королевы и, в ответ на ее расспросы о том, суждено ли им будет увидеться вновь, заявил:

"Нас ожидает еще пять встреч, не более".

Графиня пишет:

"Я виделась с Сен-Жерменом еще не раз, и каждая встреча сопровождалась обстоятельствами, которые повергали меня в крайнее удивление: в день убийства королевы; накануне 18 Брюмера; день спустя после кончины герцога Энги-енского (1804 г.); в январе месяце 1813 года; и в канун убийства герцога Беррийского (1820 г.). Жду с нетерпением шестой встречи, если на то будет Воля Божия".

Эти даты интересны потому, что, согласно бытующему мнению, Сен-Жермен умер в 1784 году. Некоторые авторы, правда, полагают, что он просто отдалился от мирских дел. Но об этом мы поговорим позднее.

Госпожа д'Адемар далее пишет3:

"Поскольку мое перо вывело имя графа Сен-Жермеиа, я расскажу немного о нем. Он появился (именно так!) при дворе французского короля задолго до меня. Было это в 1743 году. Слухи донесли, что в Версаль только что прибыл некий несметно богатый, судя по украшавшим его драгоценностям, чужеземец. Откуда он прибыл? Об этом никто не знал. Самообладание, достоинство, интеллект поражали с первой минуты общения с ним. Он обладал гибкой и элегантной фигурой, руки его были нежны, ступни по-женственному малы, изящность икр ног подчеркивалась облегающими шелковыми чулками. Очень узкие панталоны также свидетельствовали о редчайшем совершенстве его телесных форм. Его улыбка обнажала прекраснейшие зубы, симпатичная ямочка красовалась на подбородке, волосы его были черны, а глаза — добры, взгляд — проницателен. О! Что это были за глаза! Я никогда не встречала равных им. На вид он казался лет сорока пяти. В начале 1768 года он вновь появился в малых апартаментах4, куда ранее имел свободный доступ. Он не застал госпожи дю Барри, но был свидетелем гибели герцогини де Шаторуа.

Когда эта дама была при смерти, король, знавший графа не более года, тем не менее столь сильно доверял ему, что просил его даже о противоядии для умирающей герцогини. Граф, однако, отказал, сказав: "Слишком поздно"".

 

3 D'Adhcmar, там же, vol. I, р. 294.

4 Апартаменты Версальского дворца, принадлежавшие свите. — прим.

перев.

 

Далее она продолжает:

"В то время со мной произошел один, весьма странный случай. В Париже я была одна, ибо господин д'Адемар, отправился в Лангедок навестить проживавших там своих родственников. Дело было в 8 часов воскресного утра. По этим дням я обычно отправляюсь в церковь на полуденную мессу, так что времени на туалет и одевание всегда оставалось мало. Я живо вскочила с кровати и едва успела облачиться в утренний халат, как в опочивальню вошла мадемуазель Ростан, моя фрейлина, которой я абсолютно доверяю, доложить, что некий джентльмен желает поговорить со мной.

Нанести визит даме в 8 часов утра было против всяких приличий.

— Может, это мой адвокат? — спросила я. Это мог быть только он, хотя на него это непохоже. — Это архитектор, шорник или один из моих откупщиков?

На каждый из вопросов я получила отрицательный ответ.

— Кто же это, наконец, моя дорогая?

Я обращаюсь с моей служанкой весьма любезно. Мы родились в один день, в одном и том же доме, доме моего отца, с той лишь разницей, что я появилась на свет в роскошных апартаментах, а она — в комнате нашего игвейцара. Престарелый отец ее, достойный лонгедокскии мужчина, находился у нас на содержании в числе прочей челяди.

— Я думаю, — ответила служанка, — при всем уважении к вашей светлости, что сам дьявол явился к Вам под мантией этого человека.

Я перебрала в памяти всех своих знакомых, вполне заслуживающих подобного внимания со стороны Сатаны, и их набралось столь много, что я терялась в догадках, кто именно.

— Вы по-прежнему далеки от истины, мадам, — продолжила мадемуазель Ростан, — но я не буду Вас больше мучить и скажу, что это граф Сен-Жермен!

— Граф Сен-Жермен?! — воскликнула я. — Человек-чудо?!

— Собственной персоной.

Я была крайне удивлена, узнав о том, что он снова в Париже и, более того, в моем доме. Прошло вот уже восемь лет с тех пор, как он покинул Францию, и никто не знал, что с ним сталось. Сгорая от нетерпения, я велела впустить его.

— Он представился своим именем?

— На этот раз он назвался господином Сен-Ноёлем. Но

я узнала бы его из тысячи.

Она вышла, и мгновение спустя появился граф. Он выглядел свежо и бодро, даже немного помолодевшим. Он приветствовал меня таким же комплиментом, но его искренность, в отличии от моего, можно было бы поставить под сомнение.

— Вы потеряли друга и покровителя в лице покойного короля5, — сказала я.

 

5 Имеется в виду Людовик XV, который скончался в 1774 году. — прим. перев.

 

— Я вдвойне сожалею и скорблю об этой потере — и за себя, и за Францию.

— Нация, однако, не разделяет Вашей скорби. Похоже, она смотрит с восторгом на новую власть.

— Она заблуждается. Эта власть будет роковой для нее.

— Что Вы сказали? — переспросила я, оглянувшись по сторонам.

— Правду... Готовится гигантский заговор, пока еще стихийный, смутный и без явного лидера, который, однако, скоро не замедлит появиться. Цель его, ни много ни мало, — свергнуть существующий строй и направить страну по иному пути. В воздухе уже витает угроза жизни монарших особ, духовенства, знати и представителей власти. Остается совсем немного времени, чтобы пресечь этот заговор. Позднее это сделать будет уже невозможно.

— Откуда Вам все это стало известно? Не приснился ли Вам этот страшный заговор?

— Мадам, тому, кто имеет уши и способность получать откровения, ведомо все. Я повторяю — королю Франции следует поторопиться.

— В таком случае Вам следует добиваться аудиенции графа Морепа, доверенного лица короля, и поделиться с ним своими опасениями, ибо только ему под силу что-либо предпринять.

— Я знаю, что он может сделать многое, за исключением одного — спасти Францию. А скорее всего, своей спешкой он погубит все дело. Этот человек погубит и Вас, мадам.

— Вы уже и так наговорили мне достаточно, чтобы провести остаток своих дней в Бастилии.

— Я не говорю подобного никому, кроме друзей, в которых уверен.

— Все-таки поговорите с Морепа. У него благие намерения, хотя подчас ему не хватает прозорливости.

— Он не поверит в очевидное. А кроме того, он ненавидит меня. Разве Вы не слышали того глупого четверостишия, которое послужило причиной его ссылки? Оно звучит так:

"Милая маркиза6, Вы, безусловно, красивы.

Все восторгаются чарующей Вашей прелестью.

Однако, красота Ваша подобна цветку,

Обреченному, увы, на увядание."

— У этих стихов рифма страдает, граф.

— О! Маркиза не обратила на это никакого внимания. Ей достаточно было знать, что господин Морепа является их автором. Ему же почему-то взбрело в голову, что именно я похитил эти стишки и отослал высокомерной Султанше. Его изгнание последовало сразу же за публикацией этих злосчастных вирш, и с того самого дня он включил меня в список своих злейших врагов, которым, по его мнению, нужно непременно отомстить. Он никогда не простит мне того, чего я не совершал. Вот почему, графиня, я предлагаю Вам эту миссию. Расскажите обо мне королеве, об услугах, оказанных мною правительству и об успехах возложенных на меня миссий при различных дворах Европы. Если Ее Величество согласится выслушать меня, я открою ей все, что мне известно. И тогда она сможет оценить, достоин ли я внимания со стороны

Его Величества короля Франции. Весьма желательно, к тому же, чтобы в это предприятие никоим образом не вмешивался господин Морепа — это мое "sine qua non"7.

 

6 Речь, очевидно, идет о маркизе де Помпадур. — прим. перев.

7 Непременное условие — лат. — прим. перев.

 

Я внимательно слушала графа Сен-Жермена и достаточно ясно осознавала грозящую мне опасность, пожелай я вмешаться в это весьма щекотливое дело. С другой стороны, я знала, что граф прекрасно разбирается во всех тонкостях европейской политики, и боялась упустить счастливую возможность оказаться полезной государству и монархии. Граф Сен-Жермен, угадав, видимо, мое замешательство, сказал мне:

— Подумайте над моим предложением. Я в Париже инкогнито, и прошу Вас оставить мой визит в тайне. Если Вы почувствуете в себе готовность поддержать мой план, то приходите завтра в якобинскую церковь на Ру-Сен-Оноре. Я буду ждать там ровно в 11 часов.

— Я бы предпочла встретиться в моем доме.

— С радостью. Итак, до завтра, мадам.

И он удалился. Я же весь день размышляла над появлением и грозными словами графа Сен-Жермена. Подумать только! Мы, оказывается, стоим на грани социальных потрясений. Коронация последнего монарха, восшествие на престол которого приветствовалось всеобщим ликованием и обещало процветание, на самом деле, приведет к страшнейшей буре. После долгих раздумий я решила представить Сен-Жермена королеве в том случае, если она соизволит, конечно, его принять.

На следующий день он был пунктуален и с удовольствием выслушал о моем согласии. Я спросила его, не собирается ли он обосноваться в Париже? Он ответил отрицательно и добавил, что в его планы не входит длительная остановка во Франции.

— Столетие пройдет, — сказал он, — прежде, чем я вновь появлюсь в этих краях.

Я рассмеялась, и он тоже не удержался от улыбки.

В этот же день я отправилась в Версаль. Пройдя через малые апартаменты, я разыскала госпожу Мизери и упросила ее сообщить королеве о том, что я добиваюсь аудиенции по делу, не терпящему отлагательства. Первая статс-дама вскоре вернулась, приглашая войти. Я последовала за ней. Королева сидела за очаровательным фарфоровым столиком, подаренным ей королем. Она что-то увлеченно писала, затем, повернувшись ко мне, спросила со свойственной только ей грациозной улыбкой:

— Что Вам угодно?

— Сущий пустяк, мадам. Мне не терпится спасти монархию.

Ее Величество посмотрела на меня недоуменно.

— Объяснитесь.

Тогда я рассказала все, что знала о графе де Сен-Жермене, о его близости к прежнему королю, маркизе де Помпадур, герцогу Шуазельскому, о тех реальных услугах, которые он оказал государству, благодаря своим дипломатическим способностям. Я также добавила, что после смерти маркизы он исчез со двора и никто не знает настоящего места его пребывания. Когда же мне наконец удалось разбудить любопытство королевы, я закончила пересказом того, что открыл мне граф днем раньше и подтвердил сегодня утром.

Королева, подумав, сказала:

— Странно, вчера я получила письмо от моего таинственного корреспондента. Он предупредил меня о важном сообщении, подробности которого мне предстояло узнать в ближайшее время, и просил меня о том, чтобы я отнеслась к этим известиям с величайшей серьезностью, в противном случае мое небрежение может привести к каким-то непредсказуемым гибельным последствиям. Совпадение этих двух событий удивительно, если, конечно же, они не устроены одним и тем же лицом. Что Вы думаете по этому поводу?

— Я затрудняюсь сказать что-либо определенное. Однако, насколько я могу судить, Ваше Величество получает эти таинственные послания вот уже несколько лет, а граф Сен-Жермен вновь появился здесь только вчера.

— Возможно, он действует так, чтобы укрыться от постороннего взора.

— Это не исключено. Однако, что-то говорит мне, что следует доверять его словам.

— В конце концов, нет ничего страшного в мимолетной беседе с ним. Хорошо, завтра же приведите его под видом своего слуги в Версаль. Ждите моего сигнала в Ваших апартаментах. Я выслушаю его, но только в Вашем присутствии. Таково, в свою очередь, мое "sine qua non".

Я склонилась в глубоком реверансе, и королева обычным своим жестом дала знать, что аудиенция окончена. Признаюсь, мое доверие к графу в заметной степени поубавилось по причине странного совпадения его прибытия в Париж с предупреждением, полученным накануне Марией-Антуанеттой. Мне показалось, что я разглядела в этом хитро составленный план, и спросила себя, стоит ли мне сказать ему об этом напрямик. Но, поразмыслив, решила смолчать, ибо была уверена в том, что у него наверняка готов подходящий ответ.

Сен-Жермен ждал меня на улице. Он подсел ко мне в экипаж, и мы вернулись домой. Я пригласила его отобедать, но он, по своему обыкновению, ничего не ел. После трапезы граф засобирался обратно в Версаль. По его словам, он остановился в гостинице и предложил встретиться на следующий день. Я с удовольствием согласилась, ибо решила ничем не пренебрегать ради успеха задуманного дела.

* * *

Мы ожидали приглашения в моих покоях, в малых аппартаментах, которые в Версале называют "апартаменты свиты". Наконец, одинчиз пажей пожаловал с просьбой Ее Величества принести второй том книги, которую я обещала привезти королеве. Это был условный знак. Я вручила пажу том какого-то нового романа, не знаю даже какого именно, и осторожно двинулась в путь в сопровождении своего "лакея".

Мы вошли на половину королевы. Госпожа Мизери провела нас в личные покои Ее Величества, где королева ожидала нас. Она вышла к нам навстречу, преисполненная вежливым достоинством.

— Господин граф, — обратилась она к нему, — насколько мне известно, Версаль хорошо знаком Вам.

— Мадам, более двадцати лет я поддерживал доверительные отношения с предыдущим королем. Он удостаивал чести слушать меня со вниманием, использовал мои скромные возможности в некоторых ситуациях, и я думаю, он не сожалел о том, что был связан со мной.

— Вы выразили желание через мадам д'Адемар связаться со мной. Я питаю к ней глубокую привязанность и не сомневаюсь в том, что то, о чем Вы хотите рассказать мне, достойно нашего внимания.

— Полагаясь на свою мудрость, — сказал граф торжественным голосом, — королева поймет важность слов, которые я собираюсь сказать. Энциклопедистская партия жаждет власти и собирается полностью свергнуть духовенство, а чтобы обеспечить это, они хотят низложить монархию. Эта партия в поисках лидера среди членов королевской семьи остановила свой выбор на герцоге Шартрском. Этот принц станет марионеткой в руках людей, которые без всякого сожаления пожертвуют им в тот момент, когда он перестанет быть для них полезным. Ему будет предложена корона Франции, однако, он взойдет не на трон, а на виселицу. Но до этого дня возмездия совершатся бесчисленные жестокости и преступления! Законы перестанут быть защитой для людей добропорядочных, но станут служить террору тьмы. Ее служители захватят власть руками, запятнанными в крови. Они уничтожат Католическую Церковь, дворянство и магистрат.

— В таком случае не останется ничего, кроме королевства, — нетерпеливо перебила королева.

— Не останется и королевства!.. А лишь голодная и жадная республика с топором палача вместо скипетра.

При этих словах я уже не могла себя сдерживать и позволила себе, в присутствии королевы, прервать графа:

— Монсеньор, — вскричала я, — отдаете ли Вы себе отчет в том о чем и кому Вы говорите все это?

— Воистину,— прибавила Мария-Антуанетта, заметно волнуясь,— мне не приходилось выслушивать подобных речей.

— Я взял на себя смелость рассказать об этом в силу опасности обстоятельств, — хладнокровно заметил граф Сен-Жермен, — и пришел сюда вовсе не с намерением высказывать свое почтение королеве, от которого она, должно быть, уже устала, но с той лишь целью, чтобы указать на опасности, угрожающие монархии, если, конечно же, не будут вовремя приняты существенные меры для предотвращения катастрофы.

— Вы самоуверенны, монсеньор, — сказала Мария-Антуанетта раздраженно.

— Я глубоко сожалею о том, что расстроил Ваше Величество, однако, я способен говорить только правду.

— Монсеньор, — с напускной игривостью заметила королева, — не откажитесь признать, что и правда иной раз становится невыносимой.

— Я полагаю мадам, что это особый случай. Однако, Ваше Величество позволит мне напомнить о Кассандре, предсказавшей некогда падение Трои, и о том, как ей не поверили, и каковы были последствия. Так вот, я — Кассандра, а Франция — царство Приама. Пройдет еще несколько лет обманчивой тишины. Но затем во всем королевстве проснутся силы, жаждущие мести, власти, денег, которые будут свергать все на своем пути. Их с радостью поддержат мятежные толпы, а некоторые высоко поставленные государственные лица свяжут с ними свои честолюбивые намерения. Дух безумия овладеет горожанами, разразится гражданская война со всеми вытекающими из нее ужасными последствиями. Францию ожидает бойня, разврат, грабеж и повальное изгнание граждан. Возможно, потом кое-кто будет сожалеть о том, что не выслушал меня. Возможно, меня призовут вновь. Однако, время будет уже бесповоротно упущено... и в спокойном некогда мире будет властвовать всесокрушительный в своем безумии шторм.

— Признаюсь, монсеньор, Ваша речь поражает меня все больше и больше. И если бы я не знала о доверии, которое испытывал к Вам предыдущий король, и о том, что Вы искренне оказывали ему кое-какие услуги, то я... Так Вы действительно хотите переговорить с королем?

— Да, мадам.

— И непременно без участия господина Морепа?

— Он — мой враг. А кроме того я ставлю его в ряд тех, кто позднее погубит королевство, но не по умыслу, а по немощи.

— Вы слишком строго судите человека, который заслужил доверие света.

— Он — больше, чем премьер-министр, мадам, и благодаря своему положению несомненно окружен льстецами.

— Если Вы настаиваете на исключении этого человека из числа присутствующих при Вашей беседе в королем, то я боюсь, что Вам вообще не удастся добиться аудиенции, ибо Его Величество и шагу не ступит без своего главного советника.

— Я всегда готов услужить королю, искренне желающему использовать мои способности. Однако, я не являюсь подданным Его Величества, и поэтому всякое повиновение с моей стороны — акт сугубо добровольный.

— Монсеньор, — сказала королева, не способная вести долгих серьезных разговоров, — где Вы родились?

— В Иерусалиме, мадам.

— И... когда?

— Королева наверняка простит мне мою слабость. Я не люблю говорить о своем возрасте, потому что это несет мне одни несчастья.

— Что же касается меня, то Королевский Альманах не дает мне возможность иметь такую слабость. До свидания, монсеньор. Теперь все будет зависеть от воли короля.

На этом аудиенция закончилась. Мы вышли, и по дороге домой Сен-Жермен сказал мне:

— Я вероятнее всего покину Вас, мадам, на долгое время. Через четыре дня я уеду из Франции.

— Что вынуждает Вас к столь спешному отъезду?

— Королева передаст супругу все, что я ей рассказал. Людовик XVI, в свою очередь, повторит все слово в слово господину Морепа. Этот министр выпишет ордер на мой арест, а начальник полиции приведет его в исполнение. Я прекрасно знаю, как быстро это делается, и не имею ни малейшего желания оказаться в Бастилии.

— Разве может это Вас напугать? Вы улизнете из нее через замочную скважину.

— Я предпочитаю не прибегать без необходимости к чудесным методам. Прощайте, мадам.

— А если король все же пожелает принять Вас?

— В таком случае я вернусь.

— Но как Вы об этом узнаете?

— У меня для этого достаточно средств. Не волнуйтесь об этом.

— Однако, Вы считаете, что моей репутации ничто не угрожает?

— Успокойтесь, ей ничто не грозит. Прощайте.

Он переоделся и удалился. Я же осталась в глубоком волнении. Королева велела мне не покидать замка и дожидаться ее дальнейших распоряжений... Два часа спустя пришла госпожа Мизери от Ее Величества с просьбой явиться. Что можно было ожидать хорошего от предстоящей аудиенции? Сам король был у Марии-Антуанетты. Она показалась мне смущенной. Людовик XVI, напротив, в игривой манере подошел ко мне, взял мою руку и грациозно поцеловал (при желании он был невероятно мил).

— Госпожа д'Адемар, — сказал он мне, — что же Вы со своим магом наделали?

— Вы имеете в виду графа Сен-Жермена? Он отправился в Париж.

— Ваш граф весьма серьезно встревожил королеву. Скажите, а наедине с Вами он говорил в том же тоне?

— Нет-нет. Пожалуй, без подробностей.

— Я Вас не обвиняю в происшедшем. Но впредь поберегите покой королевы, чтобы не давать повода усомниться в Вашей верности. Я виню чужеземца за то, что он имел дерзость предсказать наши поражения, о которых нечего думать по крайней мере до конца этого столетия. Более того, он несправедлив в своих претензиях к графу Морепа, который способен пренебречь личной враждой в интересах монархии. Я переговорю с ним об этом деле, и если он посоветует мне встретиться с Сен-Жерменом, то я, конечно же, не откажусь. Ему приписывают ум и талант. Мой дед любил его общество. Прежде чем удостоить его аудиенции мне бы хотелось уверить Вас в том, что каковы бы ни были последствия недавнего появления этого таинственного человека, Вы вне подозрений.

Мои глаза наполнились слезами при этом проявлении великодушия Их Величеств. И король, и королева говорили со мной весьма проникновенно. Возвращалась я, немного успокоившись, однако с чувством досады на тот оборот, который неожиданно для меня приняло это дело. Тем не менее, внутренне я поздравила себя с тем, что Сен-Жермен оказался прав в своих предвидениях.

Через два часа я была в своей комнате, погруженная в размышления о происшедшем, когда в дверь постучали. Я услышала необычный шум в соседних комнатах. Тотчас же дверь распахнулась, и доложили о прибытии графа Морепа. Я встала встретить его с таким волнением, которое не охватывало меня даже при встрече с королем. Он вошел вальяжно, с улыбкой на лице:

— Прошу Вас извинить, мадам, — сказал он, — за бесцеремонность моего визита. Но мне необходимо задать Вам несколько вопросов, и этикет заставил меня проделать этот путь с целью поговорить с Вами.

Царедворцы того времени демонстрировали удивительную учтивость в обращении к дамам, которую, увы, в наши дни уже не найти, особенно после того, как ужасный шторм потряс все основы милой старины.

Я с подобающим достоинством ответила господину Морепа, и тот от любезностей перешел к делу:

— Итак, — начал он, — Наш старый друг граф Сен-Жермен снова в Париже?.. Он опять, значит, принялся за свои старые фокусы, в реальности которых он хочет всех нас уверить.

Я попыталась, было, возразить, но он остановил меня нетерпеливым жестом руки.

— Поверьте мне, мадам, — сказал он, — я знаю этого жулика лучше, чем Вы. Меня удивляет только одно. Видите ли, прошедшие годы не пощадили меня, а королева утверждает, что граф Сен-Жермен предстал перед ней сорокалетним. Ну да Бог с ним. Нам очень важно знать, откуда у него эти сведения, столь обстоятельные и столь ужасные... Не оставил ли он Вам своего адреса? — осмелюсь спросить.

— Нет, монсеньор граф.

— Это нам не помешало бы... Но наши полицейские ищейки идут по следу... Далее... Король благодарит Вас за проявленное Вами усердие в этом деле. Впрочем, ничего страшного с Сен-Жерменом не произойдет, просто мы посадим его в Бастилию, где его будут хорошо кормить и согревать до тех пор, пока он не удосужится рассказать нам, откуда ему известно столько интересных подробностей.

В этот момент наше внимание привлек звук открывающихся дверей... Это вошел граф Сен-Жермен! Невольный возглас вырвался у меня, а Морепа вскочил от неожиданности, и я должна сказать, что самообладания у него в это мгновение поубавилось. Чудотворец, приблизившись к нему, сказал:

— Граф Морепа, король изволил исспросить у Вас совета, а Вы думаете лишь о сохранении своего собственного авторитета. В Вашей борьбе против моей встречи с королем Вы теряете монархию, так как осталось совсем немного времени, чтобы спасти ее. По истечении же этого срока я не появлюсь в этих краях, пока не сменят друг друга три следующих поколения. Я рассказал королеве все, что мне позволено было сказать. Мои откровения королю могли бы быть более подробными. Но, к сожалению, Вы встали между мной и Его Величеством. Мне не в чем будет себя улрекнуть, когда ужасная анархия опустошит Францию. Что же касается ожидаемых бедствий, то Вам не суждено их увидеть, но подготовка к ним будет достойным для Вас памятником... Не ждите благодарности от потомков, пустой и беспомощный министр! Вы встанете в ряд тех, кто послужит причиной гибели империи.

Проговорив все это на одном дыхании, граф Сен-Жермен повернулся, вышел, затворив за собой дверь, и исчез.

* * *

Все попытки найти графа успехом не увенчались."

 

Глава четвертая

ТРАГИЧЕСКИЕ ПРОРОЧЕСТВА

Самыми примечательными сведениями, зафиксированными в дневнике госпожи д'Адемар, являются те, которые показывают, сколь много сил и стараний приложил Сен-Жермен, чтобы предупредить королевскую семью о нависшей над ней опасностью. Он пристально наблюдал за несчастной молодой королевой со времени ее появления во Франции. Он был и тем "таинственным советником", о котором недавно нами упоминалось.

Всё тот же Сен-Жермен пытался убедить короля и королеву в том, что граф Морепа и другие, подобные ему советники, способны не спасти Францию, а лишь приблизить ее печальный конец. Друг монархии, он был одним из первых обвинен аббатом Барюелем в разжигании революции. Однако, "время все расставляет по своим местам", оно же позволило обвинителю благополучно кануть в забытье, а обвиненному выступить в истинном обличье — друга и пророка. Вернемся к словам госпожи д'Адемар:

"Будущее выглядело мрачным. Мы приближались к ужасной катастрофе, которая угрожала всей Франции. Бездна разверзлась у наших ног. А мы, одурманенные, с фатальной слепотой, ничего не слыша и не желая видеть, жили от праздника к празднику, от удовольствия к удовольствию. Тотальное безумие толкало нас к пропасти. Увы! Невозможно остановить бурю, если не замечаешь ее приближения.

Между тем, время от времени, некоторые, наиболее прозорливые из нас, пытались вырвать общество из плена роковой беспечности. Я уже рассказывала о том, как граф Сен-Жермен пытался открыть глаза Их Величествам, давая понять о надвигающейся опасности, но господин Морепа, который считал, что не нуждается в чьей-либо помощи в деле спасения монархии, изгнал из страны пророка, и тот исчез навсегда."1

 

1 D'Adhemar, там же, IV, 1.

 

События, о которых мы только что рассказали, произошли в 1788 году. Гром разразился же в 1793-м. Госпожа д'Адемар не всегда, однако, указывает в описываемых ею событиях точные даты. Давление на короля и трон усиливалось год от года, угроза становилась все очевиднее, поскольку были отвергнуты предупреждения, о которых рассказал наш автор. Праздность и распущенность двора значительно ослабили политические позиции сторонников монархии, что давало их противникам в руки дополнительные козыри. Несчастной королевой, безусловно, предпринимались определенные усилия, чтобы понять угрожающее положение дел в государстве, но тщетно. Госпожа д'Адемар предлагает нашему вниманию следующие подробности на этот счет:

"Для того, чтобы сложилось правильное представление об этих печальных дебатах (в Национальной Ассамблее), следует упомянуть о письме, которое было написано парламентским советником "Chambres de Requétes"2 господином Салье одному из его друзей, члену Тулузского парламента... Сообщавшиеся сведения, получили широкое распространение, письмо читалось с жадностью, поэтому множество копий ходило по Парижу. И прежде, чем сам оригинал достиг Тулузы, в салоне герцогини Полиньяк его содержание уже было предметом всеобщего разговора.

Королева обратилась ко мне с вопросом, не читала ли я это послание, и попросила доставить ей копию. Эта просьба в величайшей степени огорчила меня. Я хотела угодить Ее Величеству, но в то же время боялась попасть в немилость к Первому Министру. Тем не менее мои симпатии к королеве одержали верх в этой борьбе.

Мария-Антуанетта прочитала письмо в моем присутствии и сказала, вздохнув: "Ах, госпожа д'Адемар! Как тягостны для меня все эти нападки на короля! Мы ходим по краю пропасти. Я начинаю верить в то, что граф Сен-Жермен был прав. Нам стоило бы повнимательнее прислушаться к нему. Однако, господин Морепа довольно-таки искусно навязал нам свою волю. Что же ждет нас впереди?"3

 

2 "Палата Слушаний" — франц.

3 D'Adhemar, там же, IV, р. 63.

 

...Королева прислала за мной, и я поспешила исполнить ее волю. В руке она держала письмо.

— Госпожа д'Адемар, — сказала она, — вот еще одно послание от моего незнакомца. Вам что-нибудь известно о графе Сен-Жермене?

— Нет, — ответила я, — я с ним не встречалась и никаких сведений о нем не имею.

— На этот раз, — прибавила королева, — оракул вещает языком, который ему больше к лицу — послание составлено в стихах. Форма их, может быть, и плоха, однако содержание далеко не радостно. Вы можете прочесть это послание в соседней комнате, ибо я обещала уже аудиенцию аббату Баливь-еру. Я хочу, чтобы мои друзья ладили между собой!.

— Особенно, — осмелилась вставить я, — когда враги торжествуют, видя их междоусобицы.

— Незнакомец говорит то же самое. Но кто же прав?

— Королева может удовлетворить противоборствующие партии, назначив их представителей на первые же два освободившихся епископальных поста.

— Вы ошибаетесь. Король не желает предоставлять епископского сана ни аббату д'Эрсе, ни аббату Баливьеру. Покровители этих достойных людей, а заодно с ними и наш аббат верят в возможность противодействия с моей стороны. Вы можете, если провести сравнение с героями Ариосто (королеве вспомнилась речь баронессы де Сталь), сыграть роль миротворца доброго короля Собрира. Постарайтесь встретиться с графиней Дианой и убедить ее прислушаться к голосу разума.

— Я попытаюсь поговорить с ней на языке разума, — сказала я, заставив себя улыбнуться, чтобы развеять меланхолию, овладевшую королевой.

— Диана — испорченное дитя, — заметила Ее Величество, — однако, она любит своих друзей.

— Да, мадам. И даже выказывает непримиримость к их врагам. Я сделаю все, чтобы оправдать доверие королевы.

Вошли доложить, что по повелению королевы прибыл аббат Баливьер. Я прошла в небольшой кабинет и, попросив у госпожи Кампан перо, чернила и бумагу, сделала копию следующего отрывка, на первый взгляд весьма сумбурного, однако впоследствии оказавшегося даже слишком ясным и понятным:

Все ближе время то, когда ты, Франция,

В пучину бед войдя, раскаешься, поняв свою беспечность,

И стон отчаянья разбудит адский пламень.

Тот день грядет, Царица! Нет сомнений.

Рога коварной гидры

Пронзят алтарь, трон и Фемиду.

Безумье, победив рассудок, будет править миром.

Все ниц падут перед злодеем. Да!

Увидим мы паденье скипетра, Фемиды, духовенства,

Гербов и башен,

Даже замков, спастись пытавшихся поднятьем белых флагов.

Не знал спокойный мир, что будет он метаться в лихорадке

Повального обмана и убийств ...

Повсюду разольются реки крови.

И хор рыдающих по жертвам заглушит

Шум шагов, бегущих от расправы!

Со всех сторон грохочет гром войны гражданской.

Добро гонимо, и, суд верша над ним,

Все голосуют: Смерть, Смерть, Смерть.

Великий Боже! Кто ответит тем кровавым судьям?

Не меч ль мне чудится, занесенный над царственной главой?

Каких уродов чествуют и славят как героев?

Победный марш и стоны побежденных. Власть и бессилие ...

От бури пет спасенья людям, вручивших жизнь свою дырявой лодке.

Вихрь зла, разврата, преступлений тяжких

Грозит вовлечь в свой танец смерти

Всех подданных, имущих власть иль нищих.

И будут властью наслаждаться все новые и новые тираны,

И множество сердец заблудших найдут покой в раскаяньи.

В конце концов сомкнётся бездна,

И, возносясь из темноты могилы,

Воспрянет к лучшей доле прекрасной лилии цветок.

Эти пророческие стихи, вышедшие из-под пера, уже хорошо мне знакомого, изумили меня. Я терялась в догадках об истинном их значении. Ибо откуда я могла знать, что они не скрывают в себе тайны, а весь их смысл лежит на поверхности!? Как я могла представить, например, что короля и королеву ждет ужасная смерть в результате чудовищно несправедливого приговора!? Я не могла знать всего этого в 1788 году, это было просто невозможно.

Когда я вернулась к королеве, и мы остались наедине, она сказала мне:

— Ну и как Вы находите эти грозные стихи?

— Они весьма и весьма тревожны! Однако, это не должно беспокоить Ваше Величество. Людям свойственно преувеличивать всякие домыслы. Если это все же и пророческие стихи, то все события, описанные в них, вероятно произойдут в далеком будущем.

— Молю Небеса, чтобы Ваши слова оказались правдой, госпожа д'Адемар, — сказала королева. — Однако, описания несчастий и бед в этих стихах очень сильны и впечатляющи. Кто же это лицо, которое так заботилось обо мне на протяжении стольких лет, не называя своего имени, не требуя вознаграждения и, вместе с тем, открывая мне действительное положение вещей? Теперь он предупреждает меня о крахе всего, и если в послании его содержится хотя бы малый проблеск надежды, то можно поверить в то, что нас эта, хочется думать, дальняя беда минует.

Я попыталась успокоить королеву. Прежде всего, я посоветовала ей принудить своих друзей найти согласие между собой, ибо не должны личные их распри становиться достоянием салонных скептиков. Мария-Антуанетта ответила мне следующими памятными словами:

— Вы, видимо, полагаете, что я обладаю хоть каким-то кредитом доверия в наших салонах. Вы ошибаетесь. Я имела несчастие верить в то, что королеве позволено обзаводиться друзьями. В результате же все они пытаются оказывать на меня давление, добиваясь исполнения своих личных планов. Я нахожусь в самой гуще интриг, из которой мне с большим трудом подчас удается выйти. Всякий уже жалуется на мою неблагодарность. Это не достойно роли королевы Франции. Существует одно хорошее выражение, которое в измененном виде очень соответствует моему положению. Оно гласит: "Короли обречены на величие". В моем же положении я с большим основанием могу сказать: "Короли обречены на одиночество".

Если бы я знала об этом раньше, то многое бы в своей жизни сделала иначе."4

 

4 D'Adhemar, там же, IV, pp. 74-97. Здесь упомянута дата 1788 год.

 

Госпожа д'Адемар не везде в своем дневнике указывает точные даты, и только благодаря историческим эпизодам, которые привели к окончательному краху, мы имеем возможность восстановить истинную канву событий. Отступая несколько от естественной хронологии истории, самой по себе очень интересной, но не имеющей никаких свидетельств о графе Сен-Жермене, мы приближаемся к объявлению вне закона роялистов, происшедшему в 1789 году. Несчастная королева тем временем получила еще одно предупреждение от своего неизвестного советчика, довериться которому в полной мере ей оказалось не по силам. Услышав о судебных процессах, начатых против Полиньяков, Мария-Антуанетта шлет послание герцогине, предупреждая ее о надвигающейся опале. Госпожа д'Адемар в следующих словах излагает эту историю:

"'Я встала и, всем своим видом показав, что это поручение является для меня очень нелегким и болезненным, отправилась к госпоже Полиньяк. Я думала застать се одну, однако, нашла ее в присутствии герцога (ее супруга), золовки, графа Водреля и аббата Баливьера. По моему сосредоточенному виду и красным еще от слез глазам они поняли, что я явилась с трагическими известиями:

— Что Вы хотите мне сообщить? — спросила герцогиня. — Я готова к любым неприятностям.

— Но к такому удару, — сказала я, — не готовы даже Вы. Увы! Добрый мой друг, приготовьтесь выслушать это со смирением и отвагой...

Последние слова замерли у меня на устах, и графиня поспешила вставить замечание, сказав:

— Своими тягостными отступлениями и паузами, мадам, Вы заставляете нас теряться в тысячах догадок. Попрошу Вас высказаться пояснее и поскорее. В чем, собственно, дело?

— Королева, — сказала я, — в своем стремлении помочь Вам избежать проскрипции, которая грозит Вам и Вашим близким, желает, чтобы Вы немедленно отправлялись в Вену на несколько месяцев.

— Так, королева отсылает меня вон с глаз своих, а Вы имеете дерзость заявиться ко мне с подобным сообщением! — приподнимаясь вскричала герцогиня.

— Неблагодарный друг, — отвечала я, — позвольте мне поведать Вам всё остальное.

Вслед за этим я повторила слово в слово всё, что просила меня передать Мария-Антуанетта.

Что тут началось. Крики, слезы, отчаяние. Господин Водрель продемонстрировал не больше хладнокровия, чем сами Полиньяки.

— Увы! — сказала герцогиня. — Подчиниться — моя обязанность. Придется ехать, если на то воля королевы. Однако, не будет ли мне позволено лично засвидетельствовать ей мою бесконечную признательность за оказанные мне поистине неисчерпаемые милости?

— Королева, безусловно, хотела бы, — сказала я, — переговорить с Вами перед Вашим отъездом. Отправляйтесь немедленно к ней. Аудиенция, возможно, исправит Ваше неприятное ощущение от кажущейся немилости.

Герцогиня попросила меня проводить ее, и я согласилась. Сердце мое разрывалось при виде грустной встречи этих горячо любящих друг друга приятельниц. Это был сплошной поток слез, укоризн, воздыханий. Они обнялись на прощание так крепко, что, казалось, их ничто не сможет разлучить. На них нельзя было смотреть без чувства истинного сострадания.

В этот момент королеве доставили письмо, курьезно запечатанное. Она мельком взглянула на него, вздроигула и, посмотрев на меня, сказала:

— Это от нашего незнакомца.

— Признаться, — сказала я, — трудно себе представить, чтобы он мог оставаться равнодушным в таких обстоятельствах, как эти. С другой стороны, он ограничивается всего лишь предупреждениями.

Госпожа Полиньяк всем своим видом изъявила искреннюю готовность узнать то, что мне было уже известно.

Я подала знак королеве. Ее Величество объяснила:

— Со времени моего появления во Франции и при каждом важном событии, я получаю от своего таинственного покровителя послания, открывающие то, чего мне следует остерегаться. Вот и сейчас он, вне всякого сомнения, подскажет, как поступить мне в уже сложившейся ситуации.

— Госпожа д'Адемар, — обратилась она ко мне, — прочтите, пожалуйста это письмо. Ваши глаза менее устали, чем наши с госпожой Полиньяк.

Увы! Королева имела в виду слезы, которые она не переставала проливать. Я взяла письмо и, разорвав конверт, приступила к чтению:

"Мадам, я был Кассандрой. Однако, слова мои пали на бесплодную почву, и ныне Вы оказались в таком положении, о котором я Вас предупреждал. Вопрос теперь стоит уже не в том, чтобы предотвратить бурю, а как встретить ее с подобающим для этого мужеством. Чтобы противостоять этой слепой стихии, Вам необходимо расстаться с самыми дорогими для Вас людьми — это избавит Вас от злобных нападок мятежной толпы. Более того, всем этим людям угрожает смертельная опасность. Полиньяки и все их друзья обречены на гибель, ибо за ними уже охотятся злодеи, которые только что убили служителей Бастилии и городского Главу. Графу д'Артуа уготована такая же участь. Они жаждут его крови. Если есть еще время, предупредите его. На этом заканчиваю свое послание. Более подробное ожидайте в ближайшем будущем."

Мы все, буквально, онемели услышав о беспочвенных, как нам тогда казалось, угрозах в адрес такого человека, как граф д'Артуа. Мы не знали что и сказать, да и сам он был весьма встревожен. На наши расспросы, и будучи не в силах хранить молчание, он рассказал нам, что герцог Лианкурский и король сообщили ему о том, что революционеры с целью укрепления своих завоеваний решили лишить его (графа д'Артуа), герцога и герцогиню Полиньяк, господина Водреля, господина Вермона, господина Гише, герцога Бролинского, господина Вопойона, господина Гастри, барона Бретеля, господина Вследюля, господина Амекура и господина Полястрона жизни — словом, реальная проскрипция..."5

 

5 D'Adhemar, там же, IV, р. 189-193.

 

Когда я вернулась домой, мне вручили записку следующего содержания:

"Все потеряно графиня! Это солнце — последнее, которое взойдет над монархией. Завтра ее не будет. Повсюду воцарится хаос и ни с чем не сравнимая анархия. Вам известно о моих стараниях, предпринимавшихся с целью изменить ход событий. Меня осмеяли. Ныне же — слишком поздно.

...Не покидайте своего дома, я постараюсь охранить Вас. Будьте благоразумны, и Вы переживете эту бурю. Я не вижу необходимости в нашей встрече. Что можем мы сказать друг другу? Вы будете просить у меня невозможного. Я ничего не смогу сделать ни для короля, ни для королевы, ни для их семьи и даже для герцога Орлеанского, который завтра будет праздновать победу и, тем не менее, взойдя на Капитолий, будет сброшен с Тарпейской Скалы. Однако, если Вам не терпится встретить старого друга, приходите к восьмичасовой мессе в Реколлет во вторую справа молельню и ждите меня там. До встречи...

Граф Сен-Жермен."

 

Прочтя это имя, хотя и предполагала ранее его авторство, я все же невольно вздрогнула. Так значит он жив — тот, о котором говорили, что он умер в 1784 году и о котором я не имела никаких сведений долгие-долгие годы — он вновь неожиданно появился — и в такой момент, в такую эпоху! Зачем он вернулся во Францию? Как удается ему так долго жить, не старея? Ведь я знала пожилых людей, которые видели его сорока-пятидесятилетним в самом начале XVIII века.

Было уже заполночь, когда я закончила читать его письмо. Рандеву было назначено на утро, и я отправилась спать. Спала я мало, ужасные сны совершенно измучили меня, и в их отвратительной причудливости мне, вероятно, привиделось будущее, хотя я и не осознавала этого в достаточной мере. На рассвете я проснулась совсем разбитой. Я приказала своему слуге приготовить мне крепкого кофе и, выпив две чашки, немного взбодрилась. К половине восьмого утра я распорядилась подать паланкин и в сопровождении своего старого доверенного слуги отправилась в Реколлет.

Церковь была пуста. Оставив моего Ляроша на страже, я вошла в указанную часовню. Вскоре (я даже не успела собраться с мыслями и обратиться к Господу) я заметила приближающегося мужчину... Это был он, собственной персоной...

Да! Он выглядел так же, как и в 1760 году, а моего лица время не пощадило... Я была поражена этим. Улыбаясь, он подошел ко мне и, взяв мою руку, галантно поцеловал ее. Я была столь смущена, что позволила ему это, несмотря на святость места, в котором мы находились.

— Так это Вы? — проговорила я. — И откуда Вы на сей раз?

— Из Китая и Японии.

— Или, скорее, с того света!

— Да, в самом деле. Вы почти угадали! Ах! Мадам. Там (я подчеркиваю выражение) не случается таких странностей, как здесь. Как устранили монархию Людовика XIV? Вам, не видевшей этого, трудно, вероятно, уловить сравнение, но мне...

— Я понимаю Вас, человек прошлого!

— Кто знает об истории этого великого царствования? И кардинал Ришелье, родившись вновь, наверное, сошел бы с ума. Это бесправие! Что говорил я Вам и королеве? Я говорил, что господин Морепа, в силу своей чрезмерной уступчивости, упустит власть из своих рук, и страна покатится в пропасть. Я был Кассандрой, или же пророком бедствий. Как же теперь Вы устоите?

— Ах, граф. Ваша мудрость ныне будет бесполезной.

— Мадам. Сеющий ветер пожинает бурю. Так говорит Иисус в Евангелии. Этим выражением люди обязаны именно мне, хотя Священное Писание и записало его со слов Иисуса.

— Неужели, — сказала я, постаравшись улыбнуться.

Он же, не обратив внимание на мое восклицание, продолжил свою речь:

— Я писал Вам уже о том, что я не могу ничего сделать, ибо руки мои связаны более сильным, нежели я сам. Существуют времена, когда укрытия найти совершенно невозможно, ибо Он приказал, и воля Его должна быть исполнена. Сейчас именно и настали такие времена6.

 

6 Выделено в оригинале. — прим авт.

 

— Вы увидитесь с королевой?

— Нет. Она обречена.

— Обречена? На что?

— На смерть.

— О! — на этот раз я не удержалась от вскрика и, протянув к графу свои дрожащие руки, пробормотала. — И Вы тоже! Вы! Вы!

— Да, я. Я, как и Казот!

— Вы знаете...

— Я знаю то, о чем Вы даже и не догадываетесь. Возвращайтесь во дворец, разыщите королеву и предупредите ее об опасности, ибо этот день может оказаться последним для нее. Существует заговор против Ее Величества. Убийство тщательно спланировано.

— Вы наводите на меня ужас. Однако граф д'Эстен обещал свою помощь.

— Он струсит и попытается скрыться.

— Но господин Лафайет...

— Дутый мыльный пузырь! Именно сейчас решается его судьба. Либо он будет марионеткой, либо трупом. К полудню, я думаю, все уже будет решено.

— Монсеньор, — сказала я, — Вы могли бы оказать величайшую услугу монархии, если бы пожелали того!

— А если это не в моих силах?

— Разве...?

— Да-да. А если это не в моих силах? Видите ли, я думаю, ко мне уже не прислушаются. Час, когда возможно было еще что-то изменить, далеко позади, и приговор Провидения должен быть приведен в исполнение.

— Если яснее, чего они хотят?

— Окончательного ниспровержения Бурбонов. Они сбросят их со всех тронов, которые занимает эта династия, и менее чем через столетие бывшие властители превратятся в заурядных обывателей, разбросанных по всему свету.

— А Франция?

— Королевство, Республика, Империя, смешанное Правительство, — замученная, взбудораженная, растерзанная. От разумных тиранов власть над страной перейдет к другим, более амбициозным, но менее сметливым. Она будет разделена, раскрошена, разрезана. В моих устах это не плеоназмы, ибо грядущие времена готовят именно такую судьбу Империи. Гордыня устранит или уничтожит все привилегии и неравенства, не по добродетели своей, а по зависти и суетности, и ради тщеславия эти различия вновь восстановит. Француз, подобно ребенку, развлекающемуся наручниками и удавкой, забряцает радостно титулами, честью, медальками. Все для него станет вожделенной игрушкой, даже аксельбант национальной гвардии. Жадность поглотит все финансы. Дефицит бюджета составляет сейчас около пятидесяти миллионов, во имя чего и происходит эта революция. Хорошо! При диктатуре же филантропов и болтунов государственный долг возрастет до нескольких миллиардов.

— Вы — ужасный пророк! Увижу ли я Вас когда-нибудь вновь?

— Нас ожидает еще пять встреч, не более.

Признаюсь, что беседа столь торжественная, столь устрашающая, столь мрачная не вызвала во мне большого желания продолжать ее. Ужас поселился в моем сердце после этого разговора. Очень и очень странно то, как мы с годами меняемся и смотрим с равнодушием и даже с неприязнью на тех, чье присутствие еще совсем недавно очаровывало нас. В данном случае я почувствовала себя именно так. Кроме того, ощущение близкой опасности для жизни королевы охватило меня. Я не слишком упрашивала графа, хотя, может быть, мне и удалось бы уговорить его встретиться с королевой. Образовалась небольшая заминка. А затем разговор стал закругляться:

— Не смею более Вас задерживать, — сказал он, — в городе уже начались беспорядки. Я уподобляюсь Аталии — я хотел увидеть, и я увидел. Теперь же позвольте распрощаться и покинуть Вас. Я собираюсь направиться в Швецию. Там готовится великое преступление, возможно, мне удастся его предотвратить. Его Величество Густав III весьма мне любопытен, а его достоинства превышают его славу.

— Ему угрожают?

— Да. Не скоро еще будут говорить: "Счастлив, как король", а пока можно сказать: "Несчастен, как королева".

— Что ж, поезжайте, граф. Уж лучше бы я не выслушивала Вас.

— Вот так всегда отвечают тем, кто говорит правду. Обманщики почитаются больше. А пророков всегда стыдятся. Прощайте, мадам, о'ревуар.

Он удалился, а я осталась, погруженная в глубокое раздумье о том, следует ли мне сообщать королеве об этой встрече или нет. Я решила отложить этот рассказ до конца недели и хранить молчание, чтобы не усугублять и без того полную несчастий жизнь Ее Величества. Я наконец вышла и, когда нашла Ляроша, спросила его, не видал ли он выходящего графа Сен-Жермена?

— Министра, Мадам?

— Нет. Давно умершего. Другого.

— А! Мудрого волшебника? Нет, Мадам. А что Мадам графиня повстречала его?

— Он только что вышел. Он прошел мимо тебя.

— Может я сошел с ума, но я не заметил его.

— Этого не может быть, Лярош, ты шутишь.

— Я как никогда серьезен с моей госпожой.

— Что же, он прошел сквозь тебя?

— Я этого не могу отрицать, хотя на глаза он мне не попадался.

Итак, он исчез. Я была сильно поражена произошедшим."7

 

7 D'Adhemar. там же, IV, р. 254-261.

 

Таковы последние слова графини д'Адемар о графе Сен-Жермене, друге, который тщетно пытался спасти их от бушевавшей повсюду стихии. Одно очень важное замечание, ранее правда уже упомянутое нами, следует, вероятно, процитировать вновь. Появившиеся из-под пера биографа строки выглядят следующим образом:

"Начертанная собственной рукой графини заметка от 12 мая 1821 года прикреплена булавкой к рукописи. Умерла графиня в 1822 году.

“Я виделась с Сен-Жерменом еще не раз, и каждая встреча сопровождалась обстоятельствами, которые повергали меня в крайнее удивление: в день убийства королевы; накануне 18 Брюмера; день спустя после кончины герцога Энгиенского (1804 г.); в январе месяце 1813 года; и в канун убийства герцога Беррииского (1820 г.). Жду с нетерпением шестой встречи, если на то будет Воля Божия.”"

Воистину, такие свидетельства, дошедшие до нас уже после смерти автора, опровергают злобные нападки на этого Учителя и отметают необоснованные утверждения доктора Бистера из Берлина о его смерти в 1784 году. Возможно, самыми интересными местами в дневнике графини д'Адемар являются как раз те, в которых запечатлена речь графа Сен-Жермена о будущем Франции. Прошло вот уже 130 лет с тех пор, как были произнесены эти слова, и мы можем убедиться в том, что они полностью, до мельчайших деталей, соответствуют происшедшему. Бурбоны ныне — вполне обычное семейство. Часть Франции была разорена теми, кто нагло присвоил себе дворянские титулы, под бременем которых и рассыпался в прах их моральный облик. Мистический Посланец ушедшего столетия вполне мог бы изречь из уст своих слова пророка-предтечи: "Аз есмь глас вопиющего в пустыне".8 Но увы, Франция не прислушалась к его пророчествам. Медленно и грустно повернулось колесо ее истории, доказав правдивость и точность предсказаний пророка, посланного для того, чтобы предупредить о надвигающейся катастрофе.

 

8 Исайя, XI.3.

 

Глава пятая

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

Наиболее ранние и точные упоминания о политической деятельности графа Сен-Жермена принадлежат перу госпожи д'Адемар.1 Давая краткую портретную характеристику тем лицам, которые пользовались доверием Людовика XV в Версале, она говорит:

"Король был также весьма привязан к герцогине де Шуазель, урожденной Кроза. Несмотря на свое невысокое происхождение, ей удалось, благодаря искренности и простодушию, добиться определенного успеха в Версале, и ее довольно часто приглашали на званные обеды в малые апартаменты дворца. Подобной же благосклонностью со стороны монарха долго пользовался знаменитый и таинственный граф Сен-Жермен, мой, не оцененный еще по достоинству, друг, о котором мы непременно поговорим, когда речь зайдет о Калиостро. С 1749 года король неоднократно поручал ему выполнение различного рода дипломатических миссий и оставался им весьма доволен."

 

1 D'Adhemar (La Comtesse), Souvenirs sur Marie Antoinette. I. p. 8.

 

Этот отрывок, на первый взгляд, может показаться непонятным. Однако, совершив исторический экскурс в тот период, мы многое сможем понять. Мрачна и безрадостна атмосфера, в которой находилась Европа того времени. Очень трудно разобраться в хитросплетениях европейской политики, в которой были задействованы многие державы. Австрия и Франция в 1756 году заключили между собой военный союз, направленный главным образом против Англии и Пруссии. Россия их поддержала. За время Семилетней войны прусский трон не раз мог рухнуть, пока австрийцы не потерпели поражение при Торгау в 1760 году. Польша, эта всеевропейская Ниоба, с тревогой взирала на тучи, медленно сгущавшиеся над ней. Раздираемая внутренними беспорядками, спровоцированными Россией, она безуспешно боролась против более сильного противника. Дни ее были сочтены. Англия, еще одно средоточие раздоров, увязнув в войне с Америкой и Францией, продолжала вести захватническую политику и в Индии. Вся Европа погрузилась в хаос войн и распрей.

На эту-то арену борьбы по повелению короля Франции и выступил граф Сен-Жермен, чтобы заключить необходимый стране мир, который министры, руководствовавшиеся только личными, корыстными интересами, не могли или не хотели заключать.

Людовик XV явился, по существу, создателем всей системы тайной дипломатии, открывшей в XVIII веке новую страницу в истории внешней политики. Гордиев узел, который невозможно было развязать, Людовик XV попытался разрубить. Вследствие этого мы обнаруживаем на службе у короля Франции множество тайных агентов — людей, которым доверялось проведение деликатнейших миссий, людей, обреченных на позор в случае неудачи, людей, которых судьба никогда не баловала лаврами победителей.

Официальная хроника и даже секретные архивы скупы на подробности, связанные с деятельностью графа Сен-Жермена. Во многих описаниях и мемуарах нет даже и намека на эту часть его жизни. Поэтому возникает необходимость сослаться на авторов, кто был свидетелем тех событий.

Среди них можно выделить и Вольтера, прославленного скептика, который вел обширную переписку с Фридрихом прусским. Обращаясь к последнему в своем письме за 15 апреля 1758 года, он пишет:

"У Ваших министров, несомненно, будут лучшие перспективы в Бреде, чем у меня. Господа Шуазель, Кауниц и Питг не поведали мне о своем секрете. Говорят, его знает только господин Сен-Жермен, приглашенный некогда отобедать в Тренто тамошним Синедрионом. В ближайшие пятьдесят лет, вероятно, он будет иметь возможность встречаться с Вашим Величеством, ибо, по слухам, он вечен и знает все на свете."2

 

2 Voltaire, Oeuvres. Lettre CXVIII. éd. Beuchot. LVIII, p. 360.

 

Намек на "обед в Тренто" своим происхождением обязан сплетне, пущенной в оборот уже известным нам лордом Гауэром, который выдавал себя за Сен-Жермена. Важным в этом письме является то, какой акцент делает Вольтер, упоминая о политической деятельности Сен-Жермена, связавшей его с премьер-министрами Англии, Франции и Австрии. Из этого нетрудно сделать вывод, что он был равным среди равных. Барон де Гляйхен в своих мемуарах приводит ряд подробностей по этому поводу, и, так как позднее он глубоко проникся мистической деятельностью графа Сен-Жермена, его версия тех событий представляется весьма ценной, поскольку она делает понятными некоторые неясные места этой истории. Он пишет:

"Маршал (Белл-Изль) погряз в бесконечных интригах, стараясь заключить сепаратный договор с Пруссией и разбить тем самым альянс между Францией и Австрией, который покоился на авторитете герцога Шуазельского. Людовик XV и госпожа Помпадур страстно желали этого сепаратного мирного договора... Маршал приготовил все необходимые рекомендации. Король лично вручил их вместе с шифром господину Сен-Жермену."3

Таким образом, миссия была подготовлена по инициативе короля, но, как мы увидим, даже высочайшее покровительство не смогло уберечь от подозрений и недоверия, которые несомненно должны были возникнуть в ходе операции. И, прибыв в Гаагу, Сен-Жермен тут же столкнулся с подозрениями со стороны полномочного посла Франции господина д'Аффри.4

 

3 Gleihen (E. H. Baron de) Souvenirs, Paris, 1868, XV, p. 130.

4 Людвиг Августин д'Аффри — швейцарец, родился в 1715 году в Версале. Посол в Гааге в 1755 году, в 1780 году стал полковником Швейцарской Гвардии, умер в 1793 году в своем замке Бартелеми в Ваадте. — прим. авт.

 

Прежде чем мы обратимся к дипломатической почте нам необходимо привести несколько слов господина фон Бартольда, содержащих в себе прелюбопытное сообщение об этой миссии. После несколько суровой, но неизбежной критики необоснованных утверждений о нашем философе со стороны маркизы дс Креки и маркграфини Ансбахской, он сообщает:

"Она, однако, не упоминает о таинственной миссии адепта как финансиста короны и дипломатического агента, в которую он был посвящен не в официальных аппартаментах, а в лаборатории Шамбора5. Не стоит объяснять, в каком состоянии находилась тогда казна Франции. Приблизительно в это время граф Сен-Жермен находится в Гааге, вероятно, по частным делам. Французским послом в этом городе был граф д'Аффри, однако, никаких отношений с Сен-Жерменом он не поддерживал. Вольтер, по общему убеждению, исправный докладчик, приписывает появлению графа успех Тайного Мирного Договора."6

 

5 Данное предложение для перевода может иметь и другой вполне вероятный, но отличающийся от уже приведенного, смысл, который за неимением доказательств мы приводим здесь в виде сноски: "Она, однако, не упоминает о таинственной миссии адепта как финансиста короны и дипломатического агента, средства для которых он почерпнул не в королевской казне, а в лаборатории Шамбора". — прим. перев.

6 Barthold (F.W. von) Die Geschichtlichenpersönlichkeiten. Berlin, 1846, II, p. 81.

 

Впрочем, дата, упомянутая этим автором, не совсем точна, как мы увидим позднее.

Весьма понятен гнев, охвативший герцога Шуа-зельского, когда до него дошла эта информация. Взлелеянные им махинации были в опасности, его интриги против Англии должны были вот-вот расстроиться. Д'Аффри "...горько упрекнул Шуазеля за предательство старого друга своего отца и подрыв авторитета Посла в угоду подписания мирного договора за его спиной. Герцог Шуазель-ский немедленно отправил гонца назад с приказом господину д'Аффри потребовать у статс-генерала ареста Сен-Жермена, чтобы затем доставить его, связанного по рукам и ногам, в Бастилию. На следующий день герцог Шуазельский представил в Совете депешу господина д'Аффри, а затем прочитал свой ответ. Он бросил уничтожающий взгляд на своих коллег и, переведя его на короля и маршала Белл-Изля, добавил:

"Если я не нашел времени для того, чтобы лично исполнить распоряжение короля, то причиной тому моя уверенность в том, что ни один из вас не осмелится, в достаточной степени, проявить желание к подписанию мирного договора без ведома на то королевского Министра Иностранных Дел!"

Ему был ведом принцип, установленный раз и навсегда королем, согласно которому министр одного департамента не должен был вмешиваться в дела другого. Все обернулось так, как он и предвидел. Король, словно провинившийся ребенок, потупил взор. Маршал не осмелился вставить ни слова. Действия герцога Шуазельского были, таким образом, одобрены. Но Сен-Жермен ускользнул от него. Их Высочества, всячески выразив свое согласие с представленным выше планом, выслали огромное количество конвоиров для ареста Сен-Жермена, который, будучи предупрежден частным образом, благополучно бежал в Англию. У меня есть некоторые основания верить в то, что он вскоре вновь ее покинул и отправился в Санкт- Петербург. "7

Нечего и добавить к сказанному одним из свидетелей заседания Совета о том, как Людовик XV, беспомощный и нерешительный, позволил перечеркнуть свои замыслы. Возвращаясь к событиям в Гааге, мы хотели бы процитировать по этому поводу несколько интересных сообщений господина Каудербаха, министра саксонского двора в Гааге, где он подробно излагает суть описанных уже нами событий, превознося заслуги графа Сен-Жермена, его энергию и эрудицию. Вот что он заявляет в связи с этим:

"Я долго беседовал с ним о причине трудностей, постигших Францию, и об изменениях в процессе выбора королевских министров. Из его ответа выходит, что основное бедствие состоит в нежелании или неспособности монарха проявить твердость. Окружающие его люди прекрасно осведомлены о безграничной его доброте и злоупотребляют ею. Окружение короля составляют сплошь и рядом ставленники братьев Пари8, которые и являются единственной причиной всех трудностей, испытываемых Францией. С их помощью осуществляются замыслы лучшего гражданина Франции маршала Белл-Изля, и вследствие их же происков страну поглотила коррупция и неразбериха. Отсюда же разобщенность и зависть среди министров, которые, как кажется, служат разным монархам. Все куплено братьями Пари. Их не волнует горестная судьба Франции, из которой они выкачали восемьсот миллионов франков. К несчастью, доброму королю не достает мудрости. Поэтому-то и не осознает он угрозы со стороны окружающих его людей, которые, зная его мягкотелость, нещадно эксплуатируют эту слабость в своих интересах и пользуются высочайшим покровительством. Не хватает твердости и его фаворитке. Она видит зло, но не решается его искоренить. Граф Сен-Жермен является единственным человеком, решительно способным на это. Он возьмется за низложение, силой своего влияния и деятельностью в Голландии, двух особ, весьма вредных для государства, которые до сих пор считались незаменимыми. Слушая, с какой вольностью и непринужденностью он говорит обо всем этом, я постепенно приходил к выводу, что он либо очень уверенный в себе и своих силах человек, либо величайший в мире безумец. Я мог бы до бесконечности занимать Вашу Светлость историями об этом примечательном человеке и его глубочайших познаниях в физике, однако, боюсь наскучить Вам, ибо они, как мне кажется, более романтичны, нежели правдивы."9

 

7 Gleihen (E. H. Baron de) Souvenirs, Paris, XI. p. 131, 132.

8 Братья Пари-Дюверни — во времена Людовика XV являлись самыми могущественными финансистами и банкирами. — прим. авт.

9 Taillandier Saint René, Un Prince Allemand du XVIII Siècle. Revue des deux Mondes. LX1, pp. 896, 897.

 

Саксонский дипломат, а именно из его послания мы процитировали предыдущий отрывок, очень быстро изменил своему дружескому тону, узнав о том, что герцог Шуазельский не одобрил планов Людовика XV. Уважающий себя дипломат тут же пустился унижать человека, которого совсем недавно в похвалах возносил до небес, свидетельством тому может служить депеша, курьезная своим контрастом с предыдущей:

"24 апреля 1760 года.

Только что я узнал о том, что прибывший в понедельник к графу д'Аффри гонец вручил ему приказ с требованием добиваться от правительства ареста и высылки из страны небезызвестного Сен-Жермена, как нежелательную и, вместе с тем, опасную персону, которой к тому же еще и Его Христианнейшее Величество выразило свое крайнее неудовольствие. Господин д'Аффри довел свое требование до главы исполнительной власти, тот передал его на рассмотрение Совету Полномочных Представителей провинций Голландии, ассамблеи, президентом которой является граф Бентинк. Последний же, предупредив Сен-Жермена, помог ему бежать в Англию. За день до своего отъезда Сен-Жермен в течение четырех часов беседовал с английским министром. Он разглагольствовал о том, будто бы наделен какими-то полномочиями к подписанию мирного договора."

Позднее, в другом своем послании, этот осторожный дипломат предпринимает еще одну попытку опорочить нашего мистика:

"Авантюрист постарался придать себе вид тайного посредника, избранного маршалом Белл-Излем, и показывал якобы полученные от него верительные письма, в истинность которых, в общем-то, можно поверить. Он усиленно распространял слухи о том, что маршал Белл-Изль, сильно расходящийся во взглядах на политику с герцогом Шуазельским, уверенно склонялся, будучи горячо поддержан мадам Помпадур, в пользу подписания мирного договора. Он сознательно сгущал краски, описывая бесконечные интрижки, трудности и распри, которые, по его словам, будоражат Францию, пытаясь такими речами завоевать доверие английской стороны. В конце концов, он отправил послание маршалу Белл-Излю, жалуясь на то, что господин д'Аффри не может оценить и не знает, как осуществить планы графа Бентинк-Руна, человека наилучших в мире намерений, который желает только одного - быть полезным Франции и способствовать дальнейшему укреплению ее интересов в Англии. Это письмо было переправлено господину д'Аффри с указанием немедленно воспрепятствовать вмешательству Сен-Жермена в дела государственной важности, под страхом пожизненного заключения последнего, сразу же по возвращении во Францию, в темницу, где у него будет время раскаяться в своем неуместном рвении."10

 

10 Taillandier Saint René, там же, р. 897.

 

Действительно нелепа и смешна перемена в тоне этих документов. Граф Сен-Жермен прилагал все усилия, чтобы оправдать надежды короля и помочь несчастной Франции. Попыткам заключить мирный договор препятствовал Шуазель, имевший собственные виды на союз с Австрией. Нет ничего удивительного в том, что вновь появившийся посредник был атакован незаинтересованной в таком повороте событий стороной.

Из приведенных документов становится очевидно, что Сен-Жермен был облечен доверием маршала Белл-Изля, также желавшего мира, так как саксонский посол, говоря о рекомендательных письмах маршала, которые привез с собой граф, соглашается с тем, что им "в общем-то можно верить". Находясь в некотором удалении от тех событий, мы ясно видим, что Сен-Жермен не сгустил красок ни в одной из картин нравов, господствовавших во Франции той поры: обнищавшая страна стремительно скатывалась в пропасть всеобщей кровавой бойни. Обладавший даром предвидения, мог ли он слишком "сгущать краски", в своем стремлении предотвратить падение прекрасной Франции?

Однако, нам предстоит перейти к несколько иному методу решения изрядно запутанной проблемы. Король Пруссии в тот момент был во Фрайбурге, а его личный агент, господин д'Эйдельсхайм, тогда же прибыл в Лондон на совещание с английским министром. Следующее сообщение по поводу этих событий предоставлено нам Фридрихом II:

"По его прибытии в этот город (Лондон), там появился еще один политический феномен, которого никто не мог понять. Этот человек был широко известен под именем графа Сен-Жермена. Он состоял на службе у французского короля и находился в столь большой милости у Людовика XV, что тот подумывал о предоставлении ему в дар Шамборского двор-ua."(De l'hiver de 1759 à 1760) 11

В чем заключалась миссия господина Эдельсхайма установить не удалось, однако нам известно, что, как только тот прибыл, Сен-Жермену пришлось спешно покинуть Лондон, не добившись никаких результатов в переговорах о мире.., а участь прусского агента оказалось намного хуже. Подробности этих событий нам предоставил господин фон Бартольд12:

"Прусский посредник.., возвращавшийся из Лондона через Голландию в Париж, где его ожидал оставленный им багаж, вынужден был остаться на несколько дней в этом городе в компании Байи де Фрулэ. Вскоре на его имя пришел приказ об аресте, и он был брошен в Бастилию. Шуазель успокоил узника, сказав ему, что подобным способом он надеется усыпить подозрения имперского министра Штаремберга, однако, эта scène indécente13 всего лишь грубая уловка, главная же цель которой состояла в изъятии бумаг несчастного барона. Не найдя в них ничего предосудительного, Шуазель приказал ему убираться в Турин и посоветовал впредь не появляться в пределах королевства. Фридрих предпочел умолчать о пропаже своего агента, который своим чрезмерным рвением полностью дискредитировал себя в Париже. С другой стороны напрашивается вывод, что этот агент своей статьей в Лондонской Chronicle преуспел-таки в противодействии планам Сен-Жермена."

 

11 Frederic II, Roi de Prusse, Oeuvres Postumes. Berlin, 1788, III, p. 73.

12 Barthold (F.W. von), там же, pp. 93,94.

13 Неприличный инцидент — фр.

 

В этом клубке тайных переговоров очень нелегко отделить выдумку от правды, так как из того же источника мы узнаем, что Сен-Жермена видели в Буа-де-Булон в мае 1761 года. Когда маркиза д'Урфи сообщила герцогу Шуазельскому о том, что наш мистик в Париже, премьер-министр заметил: "Je n'en suis pas surpris, puisqu'il a passé la nuit dans mon cabinet".14 Тот же автор продолжает:

"Казанова поэтому высказал свое предположение о том, что Шуазель всего лишь притворяется огорченным деятельностью Сен-Жермена и преследует этим только одну цель — облегчить последнему отправку в Лондон в качестве агента. Как бы то ни было, лорду Галифаксу этот план был известен."

 

14 "Это не удивительно, поскольку сегодня ночью он был в моем кабинете" — франц. (Barthold (F.W. von), там же, р. 94.)

 

Что ж, эта история может служить примером одного из методов разрешения политических затруднений такой страны, как Франция. Интрига, затеянная королем без ведома первого министра, была направлена на достижение мира, которого столь страстно ожидала вся страна. В этой сложной ситуации маршал Белл-Изль выбрал на роль посланца мира графа Сен-Жермена. Увы! Мирные инициативы редко ожидает успех, зато посредников зачастую преследует клевета и неприятности. В мировой истории запечатлена еще одна такая неудача, причиной которой стали чрезмерные политические амбиции лидеров заинтересованных государств.

Отвлечемся немного от состояния дел во Франции и обратимся к Англии, где мы нашли интересную переписку между генералом Йорком, английским представителем в Гааге, и лордом Холдернессом в Лондоне. Специальным разрешением министерства Иностранных Дел нам было позволено использовать некоторые выдержки из этой корреспонденции. В целом она слишком обширна, чтобы быть напечатанной на страницах нашей, к сожалению, небольшой книги. Начнем, пожалуй, с письма генерала Йорка к лорду Ходдернессу, оно датировано 14 марта 1760 года и содержит в себе полный пересказ длительной беседы, состоявшейся между отправителем и графом Сен-Жерменом.

"Последний заявляет, — сообщает он, — о своих полномочиях к проведению мирных переговоров, замечая при этом, что господин д'Аффри не посвящен в эту тайну".

Ответом лорда Ходдернесса на этот документ является послание, отправленное им из Уайтхолла генералу Йорку 21 марта 1760 года. В своем письме он просит адресата

"...сообщить господину Сен-Жермену о том, что, согласно распоряжениям короля, он не может вести переговоры на известную тему, пока ему не будут предъявлены истинные доказательства того, что он — Сен-Жермен — действует с согласия короля Франции".

В следующей его депеше, отправленной из Уайтхолла и датированной 28 марта 1760 года, сообщается, что король соизволил приказать, чтобы копия того самого ответа, который уже отправлен Сен-Жермену, была послана и господину д'Аффри.

"Король полагает, что Сен-Жермен, судя по манере держаться, вероятно, обладает какими-то полномочиями к ведению переговоров с генералом Йорком, однако, герцогу Шуа-зельскому об этом ничего неизвестно."

Остается только удивляться, в таком случае, необычной проницательности Георга III, если, конечно же, не обнаружатся в его частной переписке с Людовиком XV какие-нибудь намеки на истинное положение вещей. В любом случае факт остается фактом — происки герцога Шуазельского помешали заключению мирного соглашения. А Сен-Жермен, тем временем, отправился из Англии в Россию.

Из других свидетельств можно выделить мемуары господина Тьебо, который сообщает:

"Когда этот примечательный человек был в Берлине, я попытался заговорить о нем с французским посланником маркизом Пон Сен-Морисом. В беседе с ним я выразил свое крайнее удивление тем, как удается упомянутой мною персоне поддерживать тесные дружеские отношения с лицами высокого положения, с такими, например, как кардинал дс Берни, который в бытность свою министром Иностранных Дел посылал ему, по всеобщему уверению, весьма доверительные письма и т.д. Господин посол так и не удовлетворил моего любопытства".15

Этот отрывок подразумевает наличие каких-то иных дипломатических миссий, подробностями которых мы не располагаем.

Другой писатель, ранее нами уже цитированный, приводит важное свидетельство в подтверждение того факта, что во время своего пребывания в Лейпциге, граф Марколини предложил Сен-Жермену высокий государственный пост в Дрездене. Наш философ посетил Лейпциг в 1776 году под именем шевалье Уэлдона и отнюдь не скрывал своего настоящего имени принца Ракоци. Этот автор пишет:

"Лорд Камергер граф Марколини прибыл из Дрездена в Лейпциг и от имени двора сделал графу определенные весьма заманчивые предложения. Господин Сен-Жермен отказался принять их. Однако, появившись в 1777 году в Дрездене, он неоднократно общался с прусским послом фон Альфенслебеном."16

Это свидетельство подтверждает и биограф графа Марколини, господин о'Бирн, тщательно и воедино собравший все касающиеся предмета его исследования сведения, взятые из тайных архивов саксонского двора, в которых он получил разрешение работать.

Граф Марколини слыл человеком честным и прямым. Его биограф пишет:

"Учитывая то возмущение, которое выразил граф Марколини, узнав о раскрытых мошенничествах в деле Шрепфера, крайне удивительна та степень симпатии, с которой он относился к прибывшему в Саксонию графу Сен-Жермену... Граф Марколини немедленно отправился в Лейпциг, намереваясь встретиться с Сен-Жерменом, который, по слухам, прибыл под именем Уэлдона в октябре 1776 года... встреча завершилась тем, что граф предложил Сен-Жермену важный пост в Дрездене, если тот согласится, конечно же, оказать государству такую услугу. "Чудо-человек", однако, отказался принять это предложение."17

 

15 Thiebault (D.), там же, IV. р. 84. 3d éd.

16 Hezekiel G., Adenteuerliche Gesellen, I. p. 46, Berlin, 1862.

17 O'Byrn F. A., Camillo, Graf Marcolini, Eine Biografische Skizze. Dresden, 1877.

 

Вот, в основном, и все сведения, касающиеся его дипломатических миссий, которые нам удалось собрать. Но и найденные нами отрывочные сведения ясно указывают на то, что повсюду Сен-Жермен снискал уважение, и с неизменным радушием его принимали короли, принцы и дипломаты, которые видели в нем доверенного друга, а не врага.

 

Глава шестая

ИЗ ЗАПИСОК МИТЧЕЛЛА

Дипломатическая переписка, составляющая большую часть этих записок, фактически дополняет предыдущую главу. Представленные в ней подробности послужат интересным и важным связующим звеном цепочки событий, которые привели Сен-Жермена в Англию. Благодаря судьбе, везению или же некой благодатной силе эти, тщательно сокрытые от посторонних глаз, документы получили заслуженную огласку.

"Записки Митчелла", которые содержат ряд любопытных писем, довольно долго оставались для многих тайной и никогда полностью еще не публиковались. Очевидно, что происходило это по воле Георга III. "Записки" были переданы под личную ответственность господину Плату, хранителю Британского музея.

Эта корреспонденция была приобретена попечителями музея у сэра Уильяма Форбса, наследника сэра Эндрю Митчелла, который был послом в Берлине во время описываемых нами событий. Определенная часть дневников его дипломатической карьеры была опубликована господином Биссе в 1850 году. Однако, в них не упоминается граф Сен-Жермен, обойдены вниманием и письма, которые могли бы содержать информацию о нем.

Вероятно, мы имеем дело с чем-то вроде заговора дипломатов и писателей той и более поздней поры, которые, условившись молчать, тщательно затушевывали любые упоминания о нашем философе. Духом этого сговора проникнуты даже те источники, в которых содержится множество непосредственных сообщений о Сен-Жермене.

Примеров этому утверждению можно найти великое множество, особенно если изучить переиздания некоторых книг, в которых информация о нашем мистике постепенно изымалась. Одним из таких примеров может послужить уже цитированная нами книга доктора Карла фон Вебера1, хранителя саксонских архивов в Дрездене. В первом издании этого труда имелась обстоятельная статья о Сен-Жермене, которая бесследно исчезла в последующих изданиях. Список подобных курьезов может быть продолжен.

 

1 Weber (Dr. Kari von), Aus vier Jahrhunderten Mittheileungen aus dem Haupt Staats Archive, Dresden, I, p.312. Tauchnitz, Leipzig, 1857.

 

Переписка министерства Иностранных Дел того времени включает в себя целые тома, которые наконец-то собраны воедино. Она содержит и письма князя Голицына, который был тогда русским послом в Англии. Вся корреспонденция помечена грифом "секретно", и допуск к ней ограничен.

Доступ к архивам Британского музея не столь суров, поэтому нужные нам документы были немедленно скопированы. Первое же письмо показало, что лорд Холдернесс уже знал графа Сен-Жермена, но подтверждений этому больше найти не удалось. Стиль этого послания несколько тяжеловат, слог вычурен, но его содержание вполне достойно нашего внимания, так как повествует об инте'ресной странице истории.

Следует помнить о строжайшей секретности миссии, за осуществление которой взялся граф Сен-Жермен, и поэтому ему было необходимо скрывать степень доверия к себе со стороны Людовика XV. Принимая это во внимание, нам будет легче понять те трудности, с которыми он столкнулся. Обратимся же к документам. Первый из них — письмо от генерала Йорка.

"Записки Митчелла ". том XV.

Послания лорда Холдернесса, 1760 год.

6818, П.Л. CLXVIII. 1. (12).

Копия письма генерала Йорка к графу Холдернессу;

Гаага, 14 марта 1760 года. Получено лордом Холдернессом

21 марта 1760 года. Секретно.

"Гаага, 14 марта 1760 года."

"Милостивый государь,

Настоящее мое положение столь деликатно, что с превеликим нетерпением ожидаю я Вашей милости и снисхождения, коим и впредь я надеюсь быть облагодетельствованным. Пусть ведомо будет Вашему превосходительству то, что всеми поступками моими руководит единственное лишь желание — оказаться полезным королю. Если Ваше Превосходительство изволило сопроводить во Францию свое общее мнение о положении дел в Европе и выразить моими устами пожелания к установлению общественного спокойствия, то смею заметить, что и Версаль предполагает воспользоваться тем же самым каналом связи, направляя свои послания в Англию. Это, по меньшей мере, является наиболее разумным способом сообщения, учитывая те трудности, с которыми столкнулась Франция в поисках надлежащей особы для переговоров со мною.

Вашему превосходительству знакома история этого необычайного человека, известного под именем графа Сен-Жермена, который находился некоторое время в Англии, где ему, однако, не удалось ничего сделать. Этот человек вот уже на протяжении двух-трех лет живет во Франции и пользуется дружеским расположением короля, маркизы Помпадур и маршала Белл-Изля. Монархом ему предоставлен в свободное пользование королевский замок Шамбор2. Пользуясь покровительством короля, он стал одним из влиятельных лиц в стране.

На несколько дней появился он в Амстердаме, где был весьма обласкан, и стал темой многочисленных пересудов. Затем его видели на бракосочетании принцессы Каролины, праздновавшемся в Гааге. В этом городе он также приковал к себе всеобщее внимание. Благодаря своему красноречию он не испытывал недостатка в слушателях. Он свободно говорил на любые темы, затрагивая при этом и проблему мира, и, между прочим, свои полномочия к его подписанию.

Господин д'Аффри относится к нему с уважением и вниманием, однако весьма и весьма раздосадован популярностью сей новоприбывшей особы, чему доказательством явное его нежелание познакомить меня с ним. Как бы то ни было, он сам засвидетельствовал мне свое почтение. Я любезно ответил тем же, и не далее как вчера он изъявил желание встретиться со мной ровно в полдень, однако, в назначенный срок не явился и посему вновь объявил о своем желании поговорить со мной этим утром, и был мною незамедлительно принят. Начал он с обсуждения плохого состояния Франции, страстного ее желания мира, необходимости мирного договора и личных его стремлений поспособствовать этому событию, в целом столь желанного для всего человечества. Далее он говорил о своем пристрастии к Англии и Пруссии, которое, по его мнению, сделало из него искреннего сторонника Франции.3

 

2 Апартаменты замка, см. приложение 1. — прим. авт.

3 Очевидно, граф Сен-Жермен говорит о том, что ему известны истинные намерения Англии и Пруссии по отношению к Франции, а также какая опасность нависла над последней. — прим. перев.

 

Будучи немало осведомлен об этом человеке и не осмелившись вступать в беседу без достаточных на то основательных сведений, я предпочел сразу же скрыться под маской серьезного и сдержанного тона, сказав ему, что подобные дела столь деликатного характера, что не подлежат обсуждению между людьми неуполномоченными на это, а затем пожелал знать истинную причину его визита. Полагаю, что мой тон показался ему чересчур утомительным, ибо он тут же предъявил мне словно верительные грамоты два письма от маршала Белл-Изля. Одно из них датировано 4-м февраля, а второе — 26-м февраля. В первом письме он посылает ему охранный лист, бланк с королевской печатью и предлагает заполнить его по своему усмотрению. Во втором он выражает великое нетерпение услышать какие-либо вести от адресата. Оба письма, впрочем, изобилуют похвалой, обращенной к его способностям и рвению, в них же содержатся и надежды на удачное совершение дел, ради которых и снаряжен этот человек. У меня нет никаких оснований сомневаться в подлинности этих писем.

Прочитав эти послания и обменявшись некоторыми незамысловатыми комплиментами, я попросил его объясниться, что он и сделал следующим образом: король, дофин, маркиза Помпадур, весь двор, да и весь народ, кроме герцога Шуазель-ского и господина Беррье, страстно желают этого мира. Они хотят знать действительные устремления Англии и желают с честью подвинуться к заключению желаемого договора. Господин д'Аффри в тайну этих дел не посвящен, а герцог Шуа-зельский, проавстрийски настроенный, вообще воздерживается говорить о своих дальнейших намерениях, скрывая полученную им информацию. Однако, это не имеет ровно никакого значения, ибо этому герцогу угрожает скорая отставка. Маркиза Помпадур — не большая любительница Австрии, но ей не достает твердости, потому что она не знает, кому верить. Если она будет уверена в реальности мирного договора, то всем сердцем будет за него. Именно она и маршал Белл-Изль, с согласия короля, послали Сен-Жермена осуществить эту почти безнадежную миссию. На Испанию нельзя полагаться. Испания — дело рук Шуазеля, поэтому и не стоит ожидать ничего хорошего с этой стороны. Это и многое другое поведал мне сей авантюрист от политики. Я пребывал в величайшем затруднении на счет того, стоит ли мне вообще вступать в переговоры, но поскольку я удостоверился в подлинности миссии своего собеседника, о чем уже упоминал выше, я решил объясниться с ним в общих фразах. Поэтому я сказал ему, что желание короля подписать мирный договор является несомненно искренним, ибо мы со своей стороны делали подобное предложение еще в середине наших успехов в войне, которые с той поры стали гораздо очевиднее. Следует посвятить во все детали и наших союзников, ибо с ними дело быстро пойдет на лад, без них же оно застопорится. Франции, безусловно, хорошо известно наше положение, поэтому нет никакой нужды требовать от меня какой-либо дополнительной информации. Что же касается частностей, то прежде чем переходить к ним мы сначала должны быть уверены в их необходимости; в любом случае, однако, я не располагаю сведениями, которые могли бы выступить в качестве таких подробностей. Затем я заговорил о зависимости Франции от двух императриц и крайне приятной перспективе, открывающейся перед ними даже в том случае, если короля Пруссии постигнет неудача. Однако, я отказался ступить далее общих, хотя и положительных, заверений в желанности мирного договора для нашего короля.

По мере оживления беседы я спросил его о том, какая из потерь наиболее ощутима для Франции, наверное Канада? "Отнюдь, — заявил он, — Канада обошлась Франции в 36 миллионов франков, ничего не дав ей взамен". Гваделупа? "Нет, она не станет препятствием к подписанию мирного договора, ибо сахарного тростника и в других краях достаточно". Вест-Индия? Он ответил также отрицательно, та же участь постигла и мой вопрос о денежных операциях Франции. Я спросил его, что они скажут насчет Данкирка4? Он не замедлил опровергнуть мое предположение, всячески заверив в искренности своего ответа. Затем он спросил меня, что мы думаем, в свою очередь, о Минорке? Я ответил, что мы забыли о ней, во всяком случае, об этом никто еще не вспоминал. "То же самое, — заявил он, — я не переставал говорить им вновь и вновь, а они изумлялись расходам, которых требовал этот остров."

 

4 Данкирк — датская Шотландия. — прим. перев.

 

Такова суть трехчасового разговора, состоявшегося между нами, о котором я хотел Вам поведать. Он попросил меня о сохранении строгой секретности и выразил свое намерение посетить Амстердам и Роттердам в ожидании моего ответа, о получении которого я его не обнадежил, но и не разуверил.

Я покорно надеюсь на то, что Ваше Превосходительство не поставит в упрек мне эту самодеятельность. Очень нелегко обрести правильную линию поведения в подобных обстоятельствах, хотя в моей власти было либо просто прервать все сношения с этой особой, либо продолжить их.

Поскольку король, видимо, желает дать ход мирным переговорам, да и Франция испытывает весьма сильную потребность в этом, то, кажется, нам улыбнулась благоприятная возможность, и я с воодушевлением ожидаю распоряжений, прежде чем тронуться с места. Однако, Генеральный Конгресс, по всей видимости, не разделяет намерений короля, им кажется целесообразнее продолжать военные действия, чем вести переговоры, но и они не прочь будут рассмотреть некоторые встречные предложения. Отмечу только, что в принятии решений Его Величество и Леди отличаются некоторой нерасторопностью.

Остаюсь Ваш и т.д. Дж. Йорк."

Нет ничего удивительного в том, что английский посол оказался в затруднительном положении. Рекомендаций, которые предоставил граф Сен-Жермен, было достаточно только лишь для того, чтобы быть выслушанным, но дальше разговоров дело не пошло, так как Йорк не был уполномочен к ведению более подробных переговоров. Георг II, по всей видимости, в какой-то степени осознал создавшееся положение, потому что тут же ответил следующим письмом, которое по его приказу написал лорд Холдернесс:

"Копия письма графа Холдернесса генерал-майору

Йорку. Секретно.

Уайтхолл. 21 марта 1760 года.

Сэр.

Имею честь сообщить Вам, что Его Величество всецело одобряет Ваше поведение в беседе с графом Сен-Жерменом, о которой Вы предоставили отчет в Вашем секретном послании от 14 марта.

Король, в частности, с похвалой отзывается об осторожности, проявленной Вами в беседе с ним, побудив его тем самым предъявить Вам два письма от маршала Белл-Изля, которые, как Вы правильно отметили, являлись, некоторым образом, рекомендацией. Очень хорошо, что беседа с Вашей стороны велась в общих выражениях и в весьма удобном для Вас русле, и если Вам удалось воспоследовать сути полученных Вами наставлений, то, естественно, не возникнет ничего предосудительного, способного повредить интересам Его Величества. Ибо все Вами сказанное в таком случае общеизвестно и не составляет никакой тайны.

Его Величество вполне допускает такую мысль, что граф Сен-Жермен действительно может оказаться уполномоченным некими влиятельными лицами Франции к ведению подобных переговоров. Весьма вероятно, что эта миссия совершается с согласия короля. Мы также заинтересованы в этом, ибо нам важно все то, что способствует скорейшему продвижению к желанной цели. Однако, не стоит рисковать продолжением переговоров между одним из полномочных королевских поверенных и такой персоной, какой представляется в этом деле Сен-Жермен. Спешу Вас предупредить, что в ответ на Ваши искренние усилия в этом деле французский двор может счесть необходимым лишить полномочий Сен-Жермена. А по его собственным словам, эти полномочия не известны ни французскому послу в Гааге, ни министру Иностранных Дел в Версале, которому хотя и напророчили ту же участь, что выпала на долю кардинала де Берни, тем не менее, он все еще остается в силе.

Вот почему Его Величество удовлетворила Ваша тактика в ведении переговоров с графом Сен-Жерменом, о которых Вы сообщили мне в Вашем письме, и Вам надлежит передать ему, что Вы не можете вести диалог с ним по интересующему его вопросу, пока он не представит подлинных доказательств его уполномоченности в этом деле, а также согласия и одобрения Его Величества. Но в то же время Вы должны добавить, что король готов в любое время приложить максимум усилий, чтобы прекратить дальнейшее кровопролитие, а также готов обсудить условия мира, если французский двор уполномочит кого-то должным образом для ведения переговоров по этому вопросу. Кроме того, во избежание недоразумений, настаивайте на одном, а именно, что в том случае, если оба монарха придут к согласию по поводу условий мирного договора, французский двор обязан будет согласиться, явно и конфиденциально, на то, что и Ее Величеству Алисе и королю Пруссии будет позволено участвовать в примирительном диалоге.

Можете подчеркнуть, что Англия не будет принимать во внимание мирные проекты, не подкрепленные согласием Его Величества.

С уважением... Холдернесс."

Из мемуаров барона де Гляйхена (Теософикал ревью, XXII, 45) мы узнаем, как бесцеремонно поступил королевский посол с Сен-Жерменом, и лорд Холдернесс, безусловно, прав, когда пишет: "Спешу Вас предупредить, что в ответ на Ваши искренние усилия в этом деле французский двор может счесть необходимым лишить полномочий Сен-Жермена".

Следующее письмо генерала Йорка показывает, как герцог Шуазельский всеми силами старался помешать заключению столь желанного всеми мира.

"Копия письма генерал-майора Йорка графу Холдернессу. Секретно.

Гаага, 4 апреля 1760 года.

Милостивый государь,

Мой авантюрист от политики, господин Сен-Жермен, не предоставил мне пока иных доказательств своих полномочий, кроме тех, с которыми я уже имел возможность ознакомиться. Герцог Шуазельский, похоже, предпринимает отчаянные попытки дискредитировать этого человека и помешать его вмешательствам в дела государственной важности. Я не виделся с ним после нашей второй беседы и посчитал более благоразумным не беспокоить его до тех пор, пока он не предоставит еще какие-нибудь более достоверные верительные документы, отвечающие смыслу полученных мною распоряжений. Он, во всяком случае, все еще здесь.

Герцог Шуазельский тем временем прислал господину д'Аффри новое распоряжение, обязывающее последнего проявить настойчивость в отлученки Сен-Жермена от политической деятельности и в, случае отказа, пригрозить ему серьезными для него последствиями. Мадам де Помпадур выражает недовольство этим человеком за его инсинуации в адрес господина д'Аффри, о чем она и сообщила, видимо опасаясь нежелательных последствий, герцогу Шуазельскому. Иными словами, одним врагом у Сен-Жермена стало больше. Письмо маршала Белл-Изля к д'Аффри также содержит обращение к графу Сен-Жермену, где военный министр в вежливой форме благодарит его за проявленное рвение и расторопность, но в то же время напоминает, что в Гааге уже есть посол, которому французский король всецело доверяет и посвящает в свои планы по соблюдению государственных интересов. Тон письма маршала Белл-Изля свидетельствует о том, что он более близок к графу Сен-Жермену, чем к герцогу Шуазельскому, который является его заклятым врагом и, похоже, выходит из этой схватки победителем.

Во всех этих письмах, однако, пока еще нет ничего о Сен-Жермене и обо мне. Большая их часть касается голландских дел, инсинуаций Сен-Жермена по поводу неправильной тактики их проведения и сожалений о проявленной некомпетентности в связи с этим. Я убежден в том, что герцогу Шуазельскому удастся довести начатое дело до конца, так как в письме к господину д'Аффри он указывает последнему постараться убедить всех зарубежных представителей обращаться непосредственно к нему, что приведет к потере двором всяких шансов влиять на решение вопросов войны и мира, тем более, если кто-то другой не получит подобных полномочий.

Об этом мне рассказал один влиятельный человек, которому господин д'Аффри показывал все эти письма. Он же при этом добавил, что ему известно о моей предстоящей встрече с Сен-Жерменом, а также выразил сожаление по поводу не состоявшегося ранее разговора со мной, так как, по его словам, он имел сообщить много интересного. Оказывается, господин д'Аффри в разговоре с этим человеком тоже выразил сожаление о том, что не смог заранее переговорить со мной, а также заявил, что он надлежащим образом был уполномочен в получении от Англии предложения о мире, так как Франция, терпящая поражение в этой войне, не вправе делать первой подобный шаг. По словам того же лица, он при первой же встрече со мной показал всю готовность к этому. Но поскольку с моей стороны не была проявлена решимость к первому шагу, то он счел Англию отказавшейся от переговоров о мире.

Сложно делать какие-либо выводы, за исключением, пожалуй, того, что они кажутся стесненными своей неестественной связью с Веной, которую герцог Шуазельский по-прежнему считает нужным поддерживать, и следовательно, пока эта связь остается в силе, нам нечего ожидать от переговоров, кроме бесконечных задержек и мелочных придирок. Хотя им неоднократно и было указано на то, что Его Величество не может, да и не желает вести переговоры за спиной своих союзников, они стремятся исключить из числа их участников короля Пруссии. Следовательно, вполне разумно предположить, что они постараются еще раз попытать счастья на поле сражения, хотя стоящие у власти не склонны, по всей видимости, поспешно хлопать дверью и лишать себя тем самым возможности к ведению дальнейших переговоров о мире, если в том возникнет острая необходимость. С наилучшими пожеланиями, Жозеф Йорк."

Некоторые места этой корреспонденции зашифрованы, и поэтому мы не можем до конца понять, следует ли принимать их в прямом смысле или искать какого-либо другого содержания фраз. Поскольку объем нашего издания не дает нам возможности привести полностью все эти письма, мы должны перейти к посланию лорда Холдернесса к господину Митчеллу, английскому послу в Пруссии.

"Лорд Холдернесс. Доставлено 17 мая в Майссен прусским курьером5.

Уайтхолл, 6 мая 1760 года.

Сэр,

Из последних моих писем Вам должно быть известно все то, что произошло в Гааге между генералом Йорком и графом Сен-Жерменом. Я же по совету упомянутого генерала спешу сообщить Вам, что Сен-Жермен, встретив в лице господина Шуазеля непримиримого врага, который не желает подтвердить его полномочий, решил отправиться в Англию, опасаясь дальнейших преследований со стороны французского министра.

Как и ожидалось, он прибыл сюда несколько дней назад. Но так как было ясно, что он не уполномочен французским министерством, от имени которого пытается выступать, даже в той части дел, которую хотел обсудить, он не мог рассчитывать на должное внимание к своей персоне. И поскольку становилось очевидно, что пребывание его на нашей земле бесполезно и способно привести к нежелательным последствиям, то решено было немедленно арестовать его по прибытии. Досмотр, впрочем, не принес никаких компрометирующих улик. Ведет себя он и говорит хитро и последовательно, так что трудно придраться.

Поэтому, руководствуясь соображениями, подобными тем, что изложены выше, решено было не задерживать его в Англии, которую он покинул в субботу утром, направляясь во владения прусского короля, скорее всего, в Голландию. Он заявил, а затем повторил, что видел барона Нихаузена во время своего заключения, но никто из королевских стражников не заметил, чтобы он проходил мимо них.

Король всячески поддержал мое намерение посвятить Вас в эти события. Кроме того вы окажете королю услугу, если передадите суть этого письма Его Величеству королю Пруссии.

С искренним уважением к Вам, Сэр,

остаюсь покорным Вашим слугой,

Холдернесс."

 

5 Это письмо лорда Холдернесса адресовано английскому послу в Пруссии Митчеллу. Из текста становится ясным, что по прибытии Сен-Жермена в Англию он был арестован и содержался под стражей, и лорд Холдернесс посылает об этом происшествии сообщение прусскому королю. Этот барон Нихаузен уже упоминался нами, когда мы приводили отрывок из книги господина Дьедоне Тьебо (Mes Souvenirs de Vingt Aus de Séjour à Berlin, IV. p. 83, 3d éd., Paris, 1813.), В котором он сообщает о состоявшейся их встрече в Берлине, указывая гораздо более позднюю дату. — прим. авт.

 

Загадку визита Сен-Жермена в Англию не смогло разрешить и письмо Лорда Холдернесса. Если даже допустить, что он вынужден был-таки покинуть Англию, то как в таком случае объяснить его почти немедленное возвращение туда, так как газеты и журналы того времени сообщают о прибытии нашего мистика в эту страну в мае-июне 1760 года.

В Лондонской Хронике за 3 июня 1760 года имеется обстоятельное сообщение, выдержанное в лестных тонах, о его прибытии в Англию. Существуют кое-где и намеки на то, что он вообще не покидал Англии. Однако, подтверждения столь важных фактов не достаточно очевидны. Предстоит узнать еще много интересного о тайных путях европейской политики.

Оказывается, заключить мир намного сложнее, чем развязать войну, или хотя бы сорвать мирные инициативы, которые рухнули от усилий одного человека — французского министра. Выполнение миротворческой миссии оказалось для графа Сен-Жермена задачей крайне сложной и весьма неблагодарной. Со всех сторон он встречал непонимание, всюду сталкивался с противодействием и не мог рассчитывать на чью-либо помощь и поддержку. Все это, конечно, представляет глубокий интерес для дальнейших серьезных изучений, но мы должны теперь перейти к знакомству с мистической и философской стороной этой малоизученной биографии.

 

Глава седьмая

МАСОНСКАЯ ТРАДИЦИЯ

Философский сонет

(авторство приписывается знаменитому Сен-Жермену)

 

Cureaux scrutateur de la nature entière,

J'ai connu du grand tout le principe et la fin.

J'ai vu l'or en puissance au fond sa minière,

J'ai saisi sa matière et surpris son levain.

 

J'expliquai par quel art l'âme aux flancs d'une mère,

Fait sa maison, l'emporte, et comment un pépin

Mis contre un grain de blé, sous l'humide poussière;

L'un plante et l'autre cep, sont le pain et le vin1.

 

Rien l'était, Dieu voulut, rien devint quelque chose.

J'en doutais, je cherchai sur quoi l'univers pose,

Rien gardait l'équilebre et servait de soutien.

 

Enfin, avec le poids de l'éloge et du blâme.

Je pesai l'éternel, il apella mon âme,

Je mourus, j'adorai, je ne savais plus rien2.

 

 

1 Имеет в виду оккультную эмбриологию. — прим. авт.

2 Пытливый исследователь Великой Природы,

Я познал начало и конец великого Всего.

Я видел потенциальное золото в недрах гор.

Мне открылась суть, я поразился чуду его зарождения.

Я старался понять, каким образом душа во чреве матери

Обретает свой дом и покидает его, и как семечко,

Брошенное во влажную землю, как пшеничное зерно,

Становится лозой и злаком, а затем — вином и хлебом.

Бог созидает все из Небытия. Я сомневался в этом.

Я принялся исследовать то, на чем покоится Вселенная.

Все было шатко, ни в чем не видел я опоры.

Но, наконец, с помощью весов восхваления и проклятия

Я взвесил Предвечного. Предвечный воззвал к моей душе.

Я умер. Я стал молиться Ему. — франц.

 

Только мистик мог так написать. И не каждый мистик способен столь же сильно выразить свои мысли, которые по своей глубине могут сравниться только с величайшими таинствами Великих Мистерий Посвященных. "Покров Изиды" надежно скрывает искреннего последователя Великой Науки от вульгарных взоров. Поэтому философско-мистическая сторона жизни нашего Посвященного еще более таинственна и сложна для исследования и понимания. Искры истинного знания довольно редко встречаются среди людей. Истинные движущие силы Природы неведомы большинству. Небольшая группа искателей Истины, состоящая из его учеников, прилагает все усилия к тому, чтобы донести до мира людей частицы Знания о возможности постижения невидимой духовной жизни. Такова атмосфера вокруг графа Сен-Жермена. Таковы яркие свидетельства связи его с великим Центром, пославшим его в мир дольний. Следует обратить внимание на то, что при этом не возникло никаких потрясающих основы общества движений, во главе которых стоял бы сам Сен-Жермен. Однако, его невидимое влияние чувствуется во многих возникших повсюду духовных обществах.

В современной масонской литературе предпринимается попытка исключить его имя из числа основателей и вдохновителей этого движения, а в некоторых случаях выдвигается даже утверждение о том, что он вообще не имел никакого отношения к масонству прошлого столетия и не принимался всерьез явными лидерами тайных организаций того времени. Однако, внимательное изучение масонских архивов доказывает как раз обратное. Полученный нами материал показывает, что Сен-Жермен был одним из избранных представителей французских масонов, присутствовавших на Великом Конгрессе в Париже в 1785 году. В одном из документов говорится:

"С немецкой стороны присутствовали — Баде, фон Дальберг, Форстер, гериог Фердинанд Брунсвикский, барон Гляйхен, Руссворм, фон Вёллнер, Лафатер, Людвиг принц Гессенский, Росс-Кэмпф, Шторк, Таден, фон Вехтер... Французская сторона была представлена Сен-Жерменом, Сен-Мартеном, Тузе-Дюшанто, Этейлем, Месмером, Дютруссе, д'Эрекуром и Калиостро"3.

 

3 Magazin der Beweisführer fur Verurtheilung des Freimaurer-Ordens, I. 137; von Dr. E.E. Eckert, Leipzig, 1857.

 

Te же самые лица фигурируют и в более обширном списке, представленном Н. Дешаном4. Дешан говорит о Сен-Жермене как о тамплиере. Сообщается также и о том, что Калиостро получил посвящение в рыцари тамплиеров от Сен-Жермена. В том же году группа иезуитов обрушилась на Сен-Жермена, Сен-Мартена и многих других с обвинениями в безнравственности, неверии, анархии и так далее. Начались нападки на фила-летян, членов организации "Rite des Philalètes ou Chercheurs de la Vérité"5, образовавших в 1773 году масонскую ложу "Les Amis-Réunis"6. Основу этого ордена составляли такие истинные последователи мистицизма как ландграф Карл Гессенский, Савалетт де Ланж (королевский казначей), виконт де Таванн, граф Гебелин...

Аббат Баррюель7 обвинил этот Орден столь неистово и безосновательно, что запротестовали даже немасоны и антимистики. Он обрушился на Сен-Жермена и его последователей, обвинив их в якобинстве, разжигании вражды, подстрекательстве к революции, атеизме и безнравственности.

 

4 Les Sociétés Secrètes et la Société, ou Philosophie de l'Histoire Contemporaine. II. 121 (Paris, 1881).

5 "Ритуал Филалетян и Искателей Истины" — франц.

6 "Объединенные Братья" — франц.

7 Mémoires sur l'Histoire du Jacobinisme. II. 554 (Paris, 1797).

 

Эти обвинения были тщательно исследованы и опровергнуты господином Ж.Ж. Мунье, человеком, который не являлся ни масоном, ни мистиком, но был приверженцем истины. Мунье пишет:

"Эти обвинения столь ужасны, что, если человек претендует на беспристрастность, то ему следовало бы убедиться в достоверности этих фактов прежде, чем ставить их кому-то в вину. Тот, кто осмеливается публиковать подобные обвинения, не будучи способным предъявить подлинные доказательства, должен держать ответ по всей строгости закона; а если и закон не всемогущ, то предстать перед судом всего здравомыслящего человечества. Именно таков нелепый процесс, затеянный господином Баррюелем против Общества, которое, после смерти Жан-Жака Руссо, регулярно собиралось в Эрменон-вилле под руководством шарлатана Сен-Жермена".8

Эта точка зрения разделяется и поддерживается многими другими авторами. И действительно, вопреки всем утверждениям аббатов Баррюеля и Миня, существуют убедительные доказательства того, что Сен-Жермен не имел ничего общего с якобинством. Приведем еще одно свидетельство: "В это время в Париже образовались так называемые Католические ложи, покровителями которых стали маркизы де Жирарден и де Буйе. Несколько лож расположилось в Эр-менонвилле, родовом владении первого маркиза. Главной их целью было: d'établir une communication entre Dieu et l'homme par le moyen des êtres intermédiaires.9"

Следует заметить, что оба маркиза — Жирарден и Буйе — были стойкими роялистами и пылкими католиками. Кроме того, последний пытался (безуспешно, правда) помочь несчастному Людовику XVI с семейством бежать из Франции. Принимая во внимание, что эти родовитые католики были близкими друзьями Сен-Жермена, можно заключить, что все утверждения аббатов Баррюеля и Миня вряд ли имеют под собой реальное основание, ибо образование католических лож по существу своему не может быть атеистически направленным, а близкая дружба с истинными роялистами — это отнюдь не заговор революционеров. Согласно заявлению широко известного писателя Элифаса Леви10, граф Сен-Жермен по внешнему соблюдению религиозных обрядов был безусловным католиком. И хотя он являлся основателем Ордена Святого Иоахима в Богемии, ему пришлось выйти из него как только среди братии начали распространяться различные революционные теории.

 

8 De l'Influence attribuée aux Philosophes, aux Francmaçons et aux Illuminés, sur la Révolution de France. p. 154 (Tübingen, 1801).

9 "Установление связи между Богом и человеком с помощью посредников" — франц.

10 Histoire de la Haute Magie, pp. 419, 420 (Paris, 1860).

 

Несколько заседаний, на которых граф Сен-Жермен излагал основы своей философии, прошли на Руа Платрие. Встречи же филалетян происходили в ложе "Les Amis-Réunis" на Руа де ля Сурдье.

Как утверждают некоторые писатели, в этой ложе существовал мощный розенкрейцеровский союз с истинно розенкрейцеровскими традициями. Известно, что его члены изучали условия жизни на высших планах бытия, о которых только в наши дни начала говорить теософия. Практический оккультизм и спиритический мистицизм были конечной целью филалетян, но, увы, карма Франции погубила невинных искателей Истины, и кровавая пучина насилия поглотила в себе все их достижения на пути к духовному совершенству.

Особенно раздражает противников Сен-Жермена тот факт, что стараниями близких ему друзей был сохранен его портрет. В коллекции д'Юрфе в 1783 году было изображение нашего мистика, выгравированное на меди со следующей надписью:

"Граф Сен-Жермен, знаменитый Алхимик.

Ainsi que Prométhée, il déroba le feu,

Par qui le monde existe et par qui tout respire;

La nature à sa voix obéit se meurt.

S'il n'est pas Dieu lui-même, un Dieu puissant l'inspire11."

 

11 Он, словно Прометей, похитил пламень тот,

Которым полон мир и всякое дыханье.

Натура жизнь ему покорно отдает.

Он если сам не бог, то Божье приказанье. — франц.

 

Эта гравюра предназначалась графу де Милли, близкому другу Сен-Жермена, весьма известному в то время человеку, являвшемуся к тому же кавалером Королевского Военного Ордена Святого Людовика и Красного Орла земли Брауншвейгской. На этот портрет, тем не менее, в июне 1785 года яростно набросился доктор Бистер, издатель Berlinische Monatschrift12. Среди некоторых забавных восклицаний выделим, пожалуй, одно наиболее примечательное, ясно показывающее, до какой степени может быть неаккуратным рассерженный издатель. Как мы хорошо помним, Сен-Жермен, в числе прочих избранных представителей, присутствовал на масонском собрании, состоявшемся в Париже в 1785 году. Однако, в том же самом году господин Бистер открывает свою заметку следующим поразительным заявлением:

"Этот авантюрист, умерший два года тому назад в датском Холштайне..."!

Затем наш издатель решительно выдвигает следующий аргумент:

"Несмотря на то, что он давно уже умер, многие продолжают думать, что он все еще жив и вот-вот предстанет перед ними собственной персоной. Однако, он мертв как дверной гвоздь, и уже заржавел, и покрылся плесенью, подобно всякому простому смертному."

 

12 Берлинский ежемесячный журнал — нем.

 

Только невежество может освободить нашего издателя от обвинения в литературном юродстве. Хотя следует признать, что и в наши дни критики оккультных наук так же невежественны и так же горды этим, как и столетие назад, причем начитанность их в других областях знаний лишь усугубляет их ничтожество.

Заявления господина Бистера, безусловно, имели под собой определенную почву, ибо в вышедшей недавно книге одного автора мы обнаруживаем следующее сообщение:

"Церковная метрика показывает, что Сен-Жермен умер 27 февраля 1784 года в городе Экернфиорд и 2 марта тихо, без пышных церемоний был погребен на церковном кладбище этого же города. В церковной метрике сделана запись:

"Скончался 27 февраля, похоронен 2 марта 1784 года, так называемый граф Сен-Жермен и Уэлдон дальнейшие сведения отсутствуют — погребен без церемоний на церковном кладбище".

В церковных отчетных книгах сказано:

"1 марта.

За гроб здесь упокоившегося графа Сен-Жермена, который в Николаевской церкви ныне подлежит захоронению на участке под номером 1 сроком 30 лет.........10 рейхсталеров.

За услуги в устройстве могилы..............2 рейхсталера.

Итого.................................................12 рейхсталеров."

Традиция повествует о том, что ландграф будто бы в дальнейшем перезахоронил останки Сен-Жермена в Шлезвиге на Фридериксбергском церковном кладбище, чтобы в ночные часы общаться, получая наставления, с духом покойного. Третьего апреля городской голова Экернфиорда всенародно известил о состоянии дел и имущества умершего. Сказано было следующее:

"Свидетельствуя о кончине графа Сен-Жермена, прожившего в нашем городе последних четыре года и повсюду известного под именем графа Сен-Жермена и Уэлдона, считаем своим долгом известить возможных наследников о том, что в результате тщательнейшей описи имущества покойного нами не было найдено до сих пор никакого, оставленного им завещания... и так далее...Посему всем кредиторам предлагается предъявить свои претензии до 14 октября сего года"13.

Этот эпизод недвусмысленно подтверждает, что Сен-Жермен хорошо был известен под именем Уэлдона (Произношение и написание этого имени во многих случаях различно).

Что же касается его смерти, то у нас имеются убедительные доказательства того, что он не умирал. Госпожа д'Адемар, вспоминая о Сен-Жермене, пишет следующее:

"Говорили, что он умер в 1784 году, будучи гостем принца Гессе-Кассельского в Шлезвиге. Однако, граф де Шалон, возвратившись из Венеции в 1788 году, поведал мне о своей встрече с графом Сен-Жерменом, состоявшейся на площади Святого Марка за день до его предполагаемого отъезда из Венеции в Португалию. Я виделась с ним по иному случаю"14.

В масонских источниках мы обнаруживаем следующее утверждение:

"Среди масонов, приглашенных на конференцию в Вильгельмсбад 15 февраля 1785 года, мы находим Сен-Жермена в сопровождении Сен-Мартена и многих других"15.

 

13 Bobé (Louis), Johan Caspar Lavater's Rejse til Danmark i Sommeren ! 793. VIII, p. 156 (Copenhagen).

14 Adhemar, Там же. I, p. 229.

15 Freimaurer Brüderschaft in Frankreich, Latomia. vol. II. p.9.

 

Очень интересные сведения содержатся и в чисто католическом источнике. Известный уже нам библиотекарь обширной Амброзианской библиотеки в Милане приводит следующее сообщение:

"С целью всеобщего примирения различных сект розенкрейцеров, некромантов, каббалистов, иллюминатов и гуманитариев, была созвана Великая Конференция в Вильгельмсбаде. Среди членов присутствовавшей на ней ложи "Amici riuniti"16 были Калиостро, Сен-Мартен, Месмер и Сен-Жермен".17

Доказательства вполне очевидны, да и церковные летописи не всегда надежны. Великое множество так называемых cause célèbre18 явилось миру в результате его предполагаемой смерти. Если же граф Сен-Жермен пожелал скрыться от глаз публики, то, пожалуй, лучшего способа и не придумать.

 

16 "Объединенные Братья" — ит.

17 Cantù Cesare. Gli Eretici d'Italia. Turin 1867. vol. Ш, Disc. LII, p. X, 402.

 18 сенсация — франц.

 

Глава восьмая

МАСОНСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ И АВСТРИЙСКИЕ ТРАДИЦИИ

Покинув на время Францию и оказавшись в Австрии, давайте обратимся к выдержкам из интересной, хотя и курьезной, работы Грёффера. Предоставляем вашему вниманию некоторые из них:

 

"Сен-Жермен и Месмер.

Никому не известный человек прибыл с кратким визитом в Вену. Однако, его пребывание в этом городе мало-помалу затянулось. Дела, которые привели его сюда, как предполагается, имели отношение к далекому будущему, а именно, к двадцатому столетию. Подлинной целью его визита в Вену была встреча с одной единственной персоной. Этой персоной был Месмер, довольно молодой в то время человек. Месмер был поражен появлением этого чужеземца.

— Вы, должно быть, тот самый джентльмен, — сказал он, — чье анонимное письмо я получил вчера из Гааги?

— Да, тот самый.

— Вы, вероятно, хотели бы побеседовать со мной по поводу моих идей о магнетизме?

— Вы угадали.

— Эти идеи мне подал человек, который только что был у меня. Это известный астроном Хелл1.

— Я знаю об этом.

— Мои фундаментальные идеи, как бы то ни было, все еще разрозненны и довольно хаотичны. Если бы нашелся кто-то, способный помочь мне.

— Я помогу Вам.

— Вы не представляете, сэр, какую услугу мне окажете.

— Я должен это сделать.

Чужеземец показал жестом Месмеру, чтобы тот закрыл дверь. Они сели.

Суть их разговора сводилась к теории получения элементов, необходимых для эликсира жизни посредством магнетизма в эмпирическом порядке.

Разговор продолжался три часа...

Они договорились о следующей встрече в Париже и расстались."2

 

1 Максимильян Хелл (придворный астроном). Этот известный ученый дал толчок для научного и практического изучения магнетизма. См. Oesterr. National Encyclopädie, art. "Mesmer".

2 Kleine Wiener Memoiren, I, 81 (Wien, 1846).

 

О сотрудничестве Сен-Жермена с Месмером в изучении мистицизма нам стало известно и из иных источников3. А их встреча и совместная работа в Париже засвидетельствована в летописях ложи, о собраниях которой нами уже упоминалось. Судя по контексту, эта встреча в Вене состоялась до того, как Месмер начал свои исследования в Париже. Вена той поры являлась большим центром розенкрейцеровских и им подобных обществ, таких как "Asiatische Briider", "Ritter des Lichts"4 и др. Наиболее многочисленными среди них были розенкрейцеры, которые действительно глубоко погружались в алхимические исследования и даже имели в своем распоряжении лабораторию на Ландштрассе позади госпиталя. В их числе мы обнаруживаем и группу последователей Сен-Жермена.

 

3 Е.П. Блаватская, Теософский словарь, стр. 214 (Лондон, 1892).

4 "Азиатские Братья", "Рыцари Света" — нем.

 

Вернемся снова к Францу Грёфферу: "Однажды по Вене поползли слухи, что в городе объявился граф Сен-Жермен, самая непостижимая из всех загадочных личностей. Словно громовой удар было это известие для тех, кто хоть что-нибудь знал о нем. Мы, кружок его последователей, волновались все сильнее: "Сен-Жермен — в Вене!.."

Едва оправившись от неожиданных новостей, Грёффер (его брат Рудольф) буквально полетел в Хиниберг, свою загородную резиденцию, где хранил все деловые бумаги. Среди этих документов было рекомендательное письмо Казановы, гениального авантюриста, знакомого ему по Амстердаму, адресованное Сен-Жермену.

Он немедленно возвратился в свою контору, где получил от клерка известие: "Час назад здесь побывал джентльмен, чье появление несказанно всех нас удивило. Этот джентльмен был ни низок, ни высок, однако, сложения был весьма пропорционального. Все в его осанке было отмечено печатью благородства и величия... Он сказал по-французски, словно для себя, не обращая никакого внимания на наше присутствие, такие вот слова: «Я живу в Федальхофе, в комнате, которую в 1713 году занимал Лейбниц». Мы собирались ответить ему, но он исчез. И, как видите, сэр, мы до сих пор никак не можем прийти в себя..."

Через пять минут он был уже в Федальхофе. Комната Лейбница была пуста. И никто не мог сказать, когда соизволит вернуться "американский джентльмен". Что же касается багажа, то, кроме маленького железного сундучка, ничего не было. Приближалось время обеда. Но кто мог думать об обеде в такой ситуации! Почти механически Грёффер отправился на поиски барона Линдена. Он нашел его в "Энте". Вдвоем они отправились на Ландштрассе, подгоняемые предчувствием какого-то важного события.

Лаборатория оказалась незапертой. Возглас удивления вырвался у обоих. За столом сидел Сен-Жермен и спокойно читал томик сочинений Парацельса. Они замерли на пороге. Таинственный посетитель медленно закрыл книгу и встал. Ошеломленные друзья сразу же поняли, что перед ними никто иной, как чудо-человек, равного которому во всем свете не найти. Описание клерка оказалось всего лишь бледной тенью того величия, которое предстало перед их взорами. Сияющим великолепием озарена была вся его фигура. Достоинство и независимость сквозили в каждом его движении. Друзья не могли вымолвить и слова. Граф шагнул им навстречу. Они вошли. Размеренно, без лишних формальностей, приятным тенором, пленяющим своим очарованием душу собеседника, он сказал Грёфферу по-французски:

— У Вас есть рекомендательное письмо от господина фон Зайнгальта. Однако, в нем нет никакой необходимости. А этот джентльмен — барон Линден. Я знал о том, что вы оба появитесь здесь в эту минуту. У Вас есть еще одно письмо для меня от Брюля. Однако, художника уже не спасти. Его легкие в плачевном состоянии, он умрет 8 июля 1805 года. Человек — ныне совсем еще дитя — по фамилии Бонапарт, будет в дальнейшем осужден многими за косвенное участие в бесчисленных бедах, ожидающих человечество. Итак, джентльмены, я в курсе всех ваших дел. Могу я быть в чем-то полезным вам? Прошу, высказывайтесь.

Однако, друзья лишились дара речи. Линден накрыл маленький столик, достал из стенного шкафчика вазочку со всевозможными сладостями и, поставив перед гостем, отправился в винный погребок.

Граф пригласил Грёффера присесть, сел рядом и сказал:

— Дело в том, что Ваш друг удалился не по собственной воле. Мне необходимо переговорить с Вами наедине. Я знаю о Вас от Анджело Солимана, которому мною оказывались некоторые услуги в Африке. Если Линден вернется, мне придется отправить его назад.

Грёффер немного оправился от охватившего его волнения. Однако, потрясение было настолько сильным, что ему удалось лишь промолвить несколько слов:

— Я понимаю Вас. У меня были на этот счет кое-какие предчувствия...

Тем временем Линден вернулся и поставил на стол две бутылки вина. Сен-Жермен улыбнулся с неописуемым достоинством. Линден предложил ему отведать этих вин. Тогда граф не смог уже сдержать веселого смеха.

— Скажите на милость, — сказал он, — есть ли на этой Земле хоть одна душа, которая видела бы, как я пью или ем?

Затем он указал на бутылки и заметил:

— Это Токайское — не из Венгрии. Оно — от моего друга, российской Императрицы Екатерины. Она была так очарована картинами этого слабого здоровьем человека, изобразившего памятную сцену в Мёдлинге, что решила послать ему бочонок вина.

Грёффер и Линден остолбенели. Это вино прислал Казанова.

Граф попросил перо и бумагу. Линден принес их.

"Человек-чудо" разрезал лист бумаги на две равные части и, расположив половинки поудобнее, взял два пера в обе руки.

Он одновременно написал на них одно и то же и сказал:

— Вот Вам мое письмо, сэр. Выбирайте любую из этих половинок. Текст — один и тот же.

— Это фантастика, — воскликнули оба друга, — строка к строке, двумя руками одновременно, без малейших погрешностей. Это неслыханное искусство!

Кудесник улыбнулся. Сложил обе половинки и показал их на свет. Казалось, что только одна надпись была на бумаге — настолько эти записи соответствовали друг другу, как будто они были оттисками одной гравюры. Очевидцы были буквально потрясены.

Немного помедлив, граф сказал:

— Я попрошу вас, чтобы одна из этих половинок как можно быстрее была доставлена Анджело. Через четверть часа он выйдет вместе с принцем Лихтенштейнским; подателю письма будет вручена маленькая шкатулка...

Сен-Жермен постепенно принял торжественный вид. Через несколько мгновений он замер, подобно статуе, а глаза его — всегда неописуемо выразительные — стали вдруг тусклыми и бесцветными. Вскоре, однако, он вернулся в первоначально состояние, сделал движение рукой, как будто прощаясь, и сказал:

— Я ухожу (ich scheide — прим. автора). Не навещайте меня. Когда-нибудь мы еще увидимся. Уже завтра вечером меня здесь не будет. Я очень нужен сейчас в Константинополе. Затем отправлюсь в Англию, где мне предстоит подготовить два изобретения, о которых вы услышите в следующем столетии. Речь идет о поездах и пароходах. Они понадобятся Германии. Затем произойдут последовательные сдвиги во временах года, особенно яркие изменения ожидают сначала весну, а потом и лето. Все это — признаки приближения конца времен, завершения цикла. Я все это вижу. Поверьте мне, астрологам и метеорологам ничего не известно. Для того, чтобы обладать истинным Знанием необходимо учиться у Пирамид. К концу этого столетия я исчезну из Европы и отправлюсь в Гималаи. Мне необходимо отдохнуть. И я должен обрести покой. Ровно через 85 лет я вновь предстану перед людьми. Прощайте. Да пребудет с вами любовь моя.

После этих торжественно произнесенных слов граф вновь махнул рукой. Оба адепта, подчиняясь неведомой силе, покинули комнату, охваченные крайним удивлением. В этот момент неожиданно разразился сильный ливень с грозой. Спасаясь от дождя, они вернулись в лабораторию. Там никого не оказалось. Сен-Жермен бесследно исчез...

На этом, — продолжает Грёффер, — и завершается моя история. Вот все, что я запомнил. Странное непреодолимое чувство побудило меня взяться еще раз за перо и записать все происшедшее именно сегодня, 15 июня 1843 года.

Кроме того, мне хотелось бы подчеркнуть, что эти материалы нигде до сих пор не публиковались. Под сим и подписываюсь."5

 

5 Там же, II, стр. 136-162. Остается сожалеть, что напыщенные выводы Грёфера дают повод для пренебрежительных подозрений в шарлатанстве в умах современных исследователей оккультизма. Во всяком случае, его способ видения ошибочен. Более опытный исследователь, вполне возможно, по иному описал бы эту встречу, не искажая сути происшедшего. — прим. авт.

 

Курьезный характер зарисовок Франца Грёффера весьма примечателен. Из других источников нами получены сведения, что оба Грёффера были не только личными друзьями Сен-Жермена, но и розенкрейцерами. И хотя точная дата состоявшейся беседы отсутствует, мы всё же в состоянии приблизительно установить ее из контекста другой статьи из того же тома, где сказано следующее:

"Сен-Жермен посетил Вену в 88, 89 или же 90 году этого столетия, одарив нас поистине незабываемой встречей и вполне благожелательной беседой".6

Нет никаких сомнений в том, что граф Сен-Жермен, помимо всего прочего, был также и розенкрейцером. Масонская и мистическая литература прошлого столетия изобилует всевозможными доказательствами его тесных контактов с выдающимися розенкрейцерами Австрии и Венгрии. Это мистическое движение возникло, главным образом, в государствах центральной Европы. На всем протяжении истории под покровом различных религиозно-мистических течений этот орден стремился к распространению Священной Науки и Знания, в которые были посвящены некоторые из его Высших Наставников, выполняя тем самым завет единой Великой Ложи, призванной к управлению духовной эволюцией человечества. Доказательств существования Учения, которое оставил нам Сен-Жермен, — великое множество, и некоторые из них цитируются госпожой Блаватской с упоминанием о некоем "Зашифрованном Розенкрейцеровском Манускрипте"7, принадлежавшим нашему мистику. Она отмечает также совершенно восточный характер взглядов, которых придерживался Сен-Жермен. Тот факт, что Сен-Жермен обладал этой очень редкой рукописью, доказывает занимаемое им положение.

 

6 Там же, III, стр. 89

7 Тайная доктрина, II, стр. 212, 3.

 

Вернемся к "Тайной Доктрине"8. Мы обнаруживаем, что он обучал "Числам" и их значениям, и это важное обстоятельство связывает его с Пифагорейской школой, учение которой было чисто восточным. Эти эпизоды представляют глубочайший интерес для исследователя, ибо они подтверждают наличие единства в, казалось бы, невообразимо далеких друг от друга духовных обществах, внешне и по названиям различных, однако, по сути благих устремлений имеющих между собой очень много общего. На первый взгляд кажется, что удастся достигнуть гораздо большего в духовной практике, если все эти маленькие группы объединились бы в одно огромное Общество. Однако, в свете истории восемнадцатого столетия, причины подобного "разобщения" становятся более понятны. В Австрии, Италии и Франции вовсю свирепствовали иезуиты, проявляя крайнюю нетерпимость к возникновению пусть даже небольших собраний людей, заинтересованных в оккультном знании. Германия и Англия погрузились в пучину войны. И многие исследователи духовных наук в этих странах сразу же попадали под подозрение в неблагонадежности. Таким образом, малые организации подвергались меньшей опасности быть разгромленными, и вполне очевидно, что Сен-Жермен посещал многие из них, неустанно проповедуя и наставляя. О его постоянных контактах с масонскими кругами в нашем распоряжении имеется достаточное количество свидетельств. Обратимся, например, к сообщению господина Бьори-сталя в его путевых заметках:

"Мы гостили при дворе наследного принца Вильгельма Гессен-Кассельского (брата Карла Гсссенкого) в Ханау близ Франкфурта.

Вернувшись 21 мая 1774 года в замок Ханау, мы обнаружили там лорда Кавендиша и графа Сен-Жермена. Оба они только что прибыли из Лозанны и направлялись в Кассель и Берлин.

С этими джентльменами мы познакомились в Лозанне в доме Бролио."9

 

8 Там же, II, стр. 616, 617.

9 Björnstahl J.J., Reise in Europe in 1774. t.v. pp. 229. 237

 

Это заявление является весьма интересным, ибо наглядно показывает нам, что Сен-Жермен продолжал поддерживать тесные связи с семейством Бентинков, с которым он познакомился еще в 1760 году в Гааге.

Масонский друг10 поделился со мной следующей информацией и выдержками из писем, которые ему удалось найти в масонских хранилищах королевской библиотеки Вольфенбюттеля. Он пишет:

"С этой почтой я посылаю Вам фотокопии письма графа Уэлдона герцогу Фридриху Августу Брауншвейгскому, племяннику Фердинанда Брауншвейгского и письма Фридриха II, короля Пруссии, его дяде".

Доктор К. Вебер на страницах своей книги11 сообщает следующее:

"В октябре 1776 года он прибыл в Лейпциг под именем Уэлдона и предложил Городскому Совету воспользоваться многими секретами, которые удалось ему собрать во время странствий по

Египту и Азии."

 

10 Langveld L.A. — Гаага.

11 Weber (Dr. K. von) "From four Centuries", vol.I, p.317.

 

Письмо Уэлдона находится в Вольфенбюттельской библиотеке (не в архивах). Там же я нашел и множество иных интересных писем. Все они, однако, адресованы масонам, да и авторы зачастую также являются масонами. Среди них — письмо от Дюбоска, лейпцигского камергера, который 15 марта 1777 года писал Фридриху Августу Брауншвейгскому:

"После таинственной задержки этот Сен-Жермен, известный в настоящее время под именем Велдона (Уэлдона) и уверяющий нас в том, что его настоящее имя принц Ракоци, соизволил-таки принять решение и связаться со мною".

В письме министра фон Ворма за 19 мая 1777 года из Дрездена мы имеем следующее сообщение:

"За те две недели, что провел в Лейпциге, я пытался выяснить намерения знаменитого Сен-Жермена, который в настоящее время скрывается под именем графа Велдона и кроме того, именно благодаря моей просьбе он находится здесь и согласен даже немного повременить с отъездом. Лет же ему, как я выяснил, около шестидесяти-семидесяти.""

Оригинал письма Сен-Жермена был сфотографирован и сопровожден соответствующим переводом. Благодаря церковным книгам нам уже известно то обстоятельство, что он имел право называться и был известен повсюду, как граф Уэлдон. Приняв во внимание все вышесказанное, мы переходим, наконец, к самому письму:

"Монсеньор,

Не будете ли Вы так добры уделить несколько минут тому, что я намереваюсь ныне открыть Вам. Я весьма огорчен тем, что господин советник Боек использовал средства, которые весьма мне неприятны, с целью убедить меня в истинности распоряжений, полученных от Вас, о которых он сообщает мне в своем письме, и которые, смею Вас уверить, не имеют и не должны иметь ко мне никакого отношения. Барон Ворм вместе с бароном Бишопсвердером могут засвидетельствовать честность и правомочность сделанного мною шага, давно назревшая необходимость которого, конечно же, ни в коем случае не умаляет моего к Вам уважения и преданности. Щекотливость создавшегося положения с самого начала обязала меня скрывать свои мотивы.

Я тороплюсь исполнить возложенные на меня в этих краях обязанности, очень важные и не терпящие отлагательства, чтобы, завершив свои дела, немедленно приехать к Вам, лучшему из принцев, встречи с которым я давно и с нетерпением жду. Поскольку я уже имел честь быть представленным Вам, монсеньор, смею надеяться на то, что в силу своей проницательности Вы сумеете распознать во мне Вашего пылкого сторонника и простить меня за неотложные дела.

Остаюсь, обязанный Вам, Ваш покорный слуга.

Граф Уэлдон. Лейпциг, 8 мая, 1777 год."

Свидетельство этого визита мы обнаруживаем и в письме саксонского министра фон Ворма, являвшегося к тому же весьма искренним масоном и розенкрейцером.

"Переписка между приором Элем и министром Вормом,

иначе называемым Фратером Сепулькро.

Гиммерн, 3 июня, 1777 года.

Cygne, по всей вероятности, отправляется не на Кипр, а в Англию... Господин Сен-Жермен, главным образом, ради меня прибывает в Дрезден. Если он решит не скрываться под каким-либо пышным и необычным титулом, то это будет означать, что он не желает следовать нашим интересам, хотя человек он весьма умудренный."12

Очевидно, ожидалось, что этот визит будет тайным. Это предположение частично объясняет загадочность появления Сен-Жермена в Лейпциге и Дрездене под именем графа Уэлдона. Согласно Каде де Гассикуру, наш мистик являлся странствующим тамплиером, путешествовавшим от ложи к ложе с целью установления и укрепления между ними духовных связей. Эту работу, как известно13, Сен-Жермен проводил для парижского отделения "Рыцарей Храма". Результаты дальнейших исследований подтверждают тесные его связи с "Asiatische Brader" или "Рыцарями Святого Иоанна-Евангелиста" из восточной Европы, с "Ritter des Lichts" или с "Рыцарями Света" и многими другими розенкрейцерскими обществами Австрии и Венгрии, а также с парижскими "мартинистами".

 

12 Der Signatster. oder die enthïillten sâmmtlichen sieben Grade der mystischen Freimaurerei, III. pt. I (Berlin, 1804).

13 Cadet de Gassicourt, Le Tombeau de Jacques Molai, p.34 (Paris, 1793).

 

Согласно Элифасу Леви, он основал Орден Святого Иоахима, однако, это заявление до сей поры не подтвердилось какими либо другими историческими свидетельствами, хотя известно, что многие его последователи и ученики были членами этого общества. Повсюду, в любом Ордене, в основе которого лежит действительно мистическое учение, мы находим следы существенного влияния этого таинственного Учителя. По этому случаю следует процитировать его письмо графу Герцу в Веймар, где сообщается, что он

"...обещал посетить Ханау и встретиться с ландграфом Карлом в доме его брата, чтобы разработать для него систему "Строгого Чина" — посвящения Ордена Франкмасонов в аристократическом духе — в организации которого граф очень заинтересован. Смею надеяться, что и Вас эта система не оставит равнодушной."

А теперь приведем одно сообщение, которое как бы суммирует все вышесказанное. Он взято нами из "Гартенляубе"14. По всей видимости, письма являются подлинными, поскольку и текст свидетельств тоже не вызывает сомнений, ибо информация, содержащаяся в этих письмах, имеет отношение к масонской деятельности, которой активно занимался граф Сен-Жермен:

"Карл Август отправился к ландграфу Адольфу фон Гес-сен-Филлиппшталь-Барфельскому. Сен-Жермен находился у него в гостях и в числе прочих был представлен герцогу. За время разговора он успел очаровать своего собеседника. После обеда герцог спросил своего радушного хозяина:

— Сколько лет графу?

— По этому поводу трудно что-нибудь утверждать с уверенностью, однако нелегко опровергнуть тот факт, что граф знаком с некоторыми историческими деталями, которые может знать только современник давно минувшей эпохи. В Касселе, например, стало модным уважительно прислушиваться к его заявлениям и ничему не удивляться. Граф известен своей ненавязчивостью и искренностью; он — человек из хорошего общества, с которым все рады иметь знакомство. Однако, его несколько недолюбливает глава нашего дома ландграф Фридрих II, который называет Сен-Жермена утомительным моралистом. Он, во всяком случае, состоит в весьма близких отношениях со многими людьми, крайне влиятельными в делах многих государств, и оказывает огромнейшее благоприятное влияние на остальных. Мой кузен, Ландграф Карл Гессенский очень привязан к нему; оба они — искренние и ревностные масоны и сообща овладевают, постигая Истину, всеми видами тайных знаний. Лафатер посылает к нему избранных людей. Он умеет подражать многим голосам, передавать свои мысли на расстояние и подделывать любой почерк, едва на него взглянув. По всей видимости, он общается с духами и другими сверхъестественными существами, которые являются по первому его зову. Он искусный врач и диагност, а также обладает какими-то средствами продления жизни..."

 

14 Brause Jahre in Gartenlaube 1884. n.38, 39.

 

"Герцог отправился к Герцу, который, как известно, был врагом и оппонентом Гёте. Поэтому в этот ответственный момент он встал на сторону этого маршала.

Герц принял редкого гостя очень сдержанно. Однако, после того как ему дали понять, что герцог не будет вести речь о Гете, его лицо просветлело даже в большей степени чем можно было бы этого ожидать.

— В начале мая, дорогой маршал, мне удалось свести очень интересное знакомство у ландграфов в Барфельде, — проговорил, наконец, не без смущения герцог, — знакомство, которое я желал бы сохранить надолго. Человек, представленный мне, оказался неким графом Сен-Жерменом, остановившимся ныне в Касселе. Пожалуйста, если Вас не затруднит, отправьте этому джентльмену письмо с приглашением посетить Ваш дом.

Герц обещал, что в ближайшее время, как только позволят дела, выполнить эту просьбу. Когда же он удалился, Герц засел за свой письменный стол и написал следующее послание:

"Письмо графа Герца:

Радуйтесь, дорогой граф. Ваше знание людей, Ваше умение обращаться с ними восторжествовало. Предсказание Ваше сбылось: наш милостивый и радушный хозяин очарован Вами, и поэтому просит меня по всей надлежащей форме пригласить Вас посетить его двор.

Вы действительно творец чудес, ибо его ненавистный низкий любимчик ныне находится в весьма шатком положении... опереться ему не на что, всего лишь один удар Вашего гения и адвокат Франкфурта, так нам мешавший, будет окончательно и бесповоротно повержен. Примите ли Вы открытый бой или же предпочтете прежде всего провести лично тайную рекогносцировку? Решите ли Вы подложить одну или две мины под него и показаться только после того, как он взлетит на воздух? И потом уже занять его место, с большим на то основанием и правом ?

Всё это я оставляю на Ваше усмотрение. Рассчитывайте на меня, как и прежде, полностью. К Вашим услугам также избранное общество преданных аристократов, с которыми, если сочтете нужным, Вы можете свести тесное знакомство.

Остаюсь всегда верным Вам, граф Герц, церемониймейстер!'"

 

"Ответ Сен-Жермена:

"Дорогой граф! Я всегда готов к дальнейшему общению с Вами и Вашими товарищами, ибо для меня весьма лестно получить Ваше приглашение. Позже я, безусловно, воспользуюсь им.

В настоящий момент я обещал посетить с визитом Ханау и встретиться с ландграфом Карлом в доме его брата, чтобы разработать для него систему "Строгого Чина" — посвящение Ордена Франкмасонов в аристократическом духе... Смею надеяться, что и Вас эта система не оставит равнодушным.

Ландграф является надежным моим покровителем. Его положение в Шлезвиге, отошедшем под контроль датчан, если и не царственно, то во всяком случае, весьма роскошно. Прежде чем я отправлюсь к ландграфу, я, безусловно наведаюсь в Веймар, чтобы освободить Вас от этого ненавистного пришельца и осмотреть поле предполагаемого сражения. Вполне вероятно, я проделаю это инкогнито.

Передайте своему радушному хозяину мои самые наилучшие пожелания и обещание скоро прибыть с визитом.

Именем осторожности, молчания и мудрости я приветствую Вас.

Ваш Сен-Жермен.""

 

Судя по контексту, это письмо тоже не оставляет сомнений в своей подлинности, ибо граф Сен-Жермен действительно мог оказывать помощь этому Обществу, основанному на обрядах старинного "Ордена Храма", о котором мы расскажем немного позднее. Кроме того, чтобы спасти себя от преследований, члены этой организации называли себя "свободными и избранными масонами", приспособив для своих целей знаки и понятия масонства. Вне всякого сомнения, "Строгий Чин" произошел из наиболее тайного "Ордена Храма", являвшегося истинно оккультной организацией того времени.

По предложению графа Сен-Мартена и господина Виллермоза Общество изменило свое название, опасаясь вызвать подозрения у полиции. Было выбрано новое — "Благодетельные Рыцари Святого Града".

Барон фон Хунд был избран первым Великим Мастером. После его смерти общее управление Обществом перешло к великому герцогу Брунсвикскому, ближайшему другу Сен-Жермена. Все эти многочисленные организации необходимо рассматривать отдельно и поподробнее. Однако, в настоящее время они упомянуты нами с единственной лишь целью — показать круг организаций, сложившийся усилиями Сен-Жермена в деле объединения этих независимых обществ в единое целое, способное, по его мнению, добиться наилучших результатов в достижении духовных целей. Один австрийский автор в недавней своей статье пишет:

"В масонской и розенкрейцеровской литературе часто обнаруживаются намеки на существование тесных связей Сен-Жермена с тайными обществами Австрии. Одним из приверженцев Сен-Жермена в Вене был фаф Й.Ф. фон Куфштайн. В ложе, которой он руководил, постоянно проводились магические собрания (в доме принца Ауэрсбергского), длившиеся по обыкновению с одиннадцати часов утра до шести вечера. Сен-Жермен присутствовал на одном из таких собраний и выразил свое удовлетворение проделываемой обществом духовной работой.

...Сен-Жермен коллекционировал старинные картины и портреты. Он был склонен к алхимии, верил в универсальное снадобье и проводил исследования в области животного магнетизма. Своими французскими манерами, широчайшими познаниями и крайней разговорчивостью он весьма поражал окружавших его людей и, особенно, аристократов. Этот "богемец", подвергавшийся бесчисленным нападкам со стороны историков, сыграл свою роль в качестве политического агента во время мирных переговоров между Францией и Австрией. Говорят также, что он отличился в 1792 революционном году.

Многими мистическими братствами он рассматривался как "Obermohr" и благоговейно считался существом высшего порядка, причем каждый верил в его "внезапное" появление и, равным образом же, в его "внезапное" исчезновение. Он прекрасно вписывается в картину "старой Вены" со всей ее мистической атмосферой, переполненной разного рода розенкрейцерами, азиатиками, иллюминатами, алхимиками, тамплиерами, которые имели, к тому же, еще и многочисленных вольных приверженцев.

Доктор Месмер, хорошо знавший графа Сен-Жермена по Парижу, пригласил его посетить Вену, чтобы сообща заняться изучением животного магнетизма. Сен-Жермен был здесь тайно, под псевдонимом "Американец из Фелдерхоффа". Вскоре, однако, он переехал в другую гостиницу под названием "Laszia House", которая располагалась в Люгеке N. 3. Доктор Месмер весьма обязан графу тем, что именно здесь в Вене его (Месмера) учения приобрели, наконец-то законченный вид. За короткое время вокруг Месмера сложился кружок последователей, но он вынужден был, к великому своему сожалению, покинуть город и отправиться в Париж, где все еще существовало основанное им "Общество Гармонии", являвшееся ни чем иным, как тайным обществом ученых мужей. В Вене Сен-Жермену удалось наладить связи со многими мистагогами. Он посетил знаменитую лабораторию розенкрейцеров на Ландштрассе, где наставлял какое-то время своих собратьев в науках Соломона. Ландштрассе, находящаяся в пригороде Вены, на протяжении многих столетий считалась прибежищем привидений. Ниже Эрдберга тамплиеры и родственные им Ордена обосновались здесь и вокруг города, в окрестностях Зиммеринга, еще со времен Рудольфа II. Они образовали собой весьма эксцентричное братство, называемое "Золотой Кухней", целью которого была, как предполагается, добыча золота. Мы располагаем точными сведениями о том, что граф Сен-Жермен посещал Вену в 1735 году, а также и позднее этой даты. Приезд графа (пользовавшегося к тому времени немалым авторитетом) сразу же вызвал великий восторг в кругах посвященных."15

Предлагаем вашему вниманию следующий список обществ, в той или иной степени связанных с масонством, которые возглавлялись так называемыми "Неизвестными Мастерами". В переводе они звучат так:

Канонники Святого Гроба Господня.

Канонники Святого Храма Иерусалимского.

Благодетельные Рыцари Святого Града.

Никозианский Клир на Острове Кипр.16

Овернский Клир.

Рыцари Провидения.

Азиатские Братья; Рыцари Святого Иоанна Евангелиста.

Рыцари Света.

Африканские Братья.

 

15 Mailly A. de, Der Zirkel, Mardi lst, 1908.

16 Это общество упомянуто министром Вормом в цитированном нами письме. — прим. авт.

 

Кроме перечисленных существовали и иные розенкрейцерские общества, широко распространенные в Венгрии и Богемии. Во всех перечисленных обществах нетрудно обнаружить прямое или опосредованное, через друзей и последователей, влияние этого "посланника" восемнадцатого столетия, кроме того в их основе тайно или явно лежат одни и те же фундаментальные принципы, которые проводят в жизнь истинные посланники Великой Ложи: такие, например, как эволюция духовной природы человека, реинкарнация, скрытые силы природы, чистота жизни, благородство идеала, Божественная Вездесущая Сила. Эти обстоятельства ясно указывают искателям Истины на благородство мотивов посланца Великой Ложи, графа Сен-Жермена, чью жизнь мы попытались вкратце изложить в этой книге.

Его деятельность заключалась в помощи небольшой части человечества восемнадцатого столетия, стремившегося идти к той же самой цели, которую ныне, в конце девятнадцатого столетия, ставят перед собой теософы. Многие в те времена отвергали руку водящую, как и теперь некоторые ослепленные невежеством люди отказываются от предлагаемой современными лидерами помощи. Однако, те, чьи глаза открыты радостному сиянию духовного знания, с уважением вспоминают о Сен-Жермене, взвалившем на себя всю тяжесть невежества и тьмы ушедшего столетия, которое он хотел просветить изобилием духовной жизни.

 

Приложение 1

Документы из Парижского Государственного Архива, касающиеся местопребывания графа Сен-Жермена в замке Шамбор, милостиво предоставленного ему Людовиком XV в 1758 году.

 

Парижский Государственный Архив. Ящик — *** — Блуа и Шамбор /Труды/ 1747-1760, (У-1326.

 

Письмо господина Колпе, Управляющего замками Шамбор и Блуа маркизу де Мариньи, Генеральному Директору Строений.

Шамбор, 10 мая, 1758 год.

 

Милостивый Государь.

Вероятно, я воспользуюсь возможностью, любезно предоставленной мне графом Сен-Жерменом, и отправлюсь вместе с ним в Париж, где ему необходимо до конца следующей недели закончить кое-какие дела. Надеюсь, что во время моей короткой остановки в Париже, Вы позволите мне нанести Вам визит...

 

Господин де Мариньи — господину Колле.

Мариньи, 19 мая, 175S год.

 

Милостивый Государь.

Не имею ничего против Вашей поездки вместе с графом Сен-Жерменом в Париж...

 

Господин Комле маркизу де Мариньи.

Шамбор, 4 декабря, 1758 год.

 

Милостивый Государь.

...Граф Сен-Жермен прибыл в Шамбор в прошлую субботу в сопровождении двух джентльменов. Он пробудет здесь пять или шесть дней, а затем отправляется в Париж, соблаговолив взять меня с собой. Надеюсь сразу же по прибытии иметь честь, Милостивый Государь...

 

Господин Колле маркизу де Мариньи.

Шамбор, 8 мая, 1758 год.

 

Милостивый Государь.

...Граф Сен-Жермен прибыл сюда в прошлую субботу, это — его второе посещение Шамбора. Я приготовил две комнаты для его спутников и три комнаты на первом этаже, с кухнями и кабинетами, — лично для него. Эту часть замка я не стал перестраивать, сделал лишь мелкий косметический ремонт.

 

Аббат де ла Пажери господину де Мариньи.

Блуа, 12 августа, 1758 год.

 

Милостивый Государь.

Не имея возможности лично выразить мое к Вам искреннее почтение, вынужден довольствоваться тем, что пишу Вам это послание, которое, смею надеяться, напомнит Вам обо мне. Я весьма признателен за все благодеяния, которыми Вы почтили меня и которые навсегда останутся в моей благодарной памяти. Я искренне ценю их и являюсь самым преданным Вашим другом.

Я часто вижусь с господином Бегоном, который, по счастью, Вам знаком. Он полностью поглощен своими блестящими строительными операциями. Господин Сен-Жермен, возбуждающий всеобщее любопытство, постоянно находится в центре внимания местного общества. Я встречал его дважды на званных обедах. Он, по всей видимости, является человеком твердых убеждений и обширных познаний.

...Бедняга господин де Зомери, губернатор Шамбора, не может более терпеть, ибо нога его находится в ужасном состоянии...

 

Господин де Мариньи аббату де ла Пажери.

Версаль, 2 сентября, 1758 год.

 

Я получил, милостивый государь, письмо от 12 августа, которое Вы имели честь послать мне. Общеизвестно, что король предоставил господину Сен-Жермену апартаменты в замке Шамбор — и Вы, несомненно, правы, отзываясь об этом человеке, как о весьма и весьма достойном. Я имел возможность убедиться в этом в ходе многих моих бесед с графом Сен-Жерменом и считаю, что его обширные познания способны принести обществу немалую пользу...

Следующая корреспонденция, представленная вашему вниманию, содержит в себе сообщения о строениях, расположенных возле замка Шамбор.

 

Господин де Зомери, губернатор замка, маркизу де Мариньи

Париж:, 15 апреля, 1759 год.

 

...подозреваю, что эти пристройки будут использованы как жилье для рабочих, которых граф Сен-Жермен желает нанять и использовать в своем производстве.

(5 апреля 1759 года сделано было распоряжение по поводу этих пристроек, согласно которому они были сданы в пользу короля, вследствие чего, как нам кажется, графу Сен-Жермену не удалось использовать эти помещения в своих целях).

 

Маркиз де Мариньи графу Сен-Флорантену.

Версаль, 8 сентября, 1760.

 

Милостивый Государь.

Имею честь сообщить Вам о происшествии, случившемся при дворе Шамборского замка в половине одиннадцатого вечера 26 числа. Главным действующим лицом этой драмы был господин Барбере (или Барбер), находящийся здесь в свите господина Сен-Жермена. Этот последний провел год в Голландии и отправился оттуда в Англию...

(Этим человеком была сделана попытка проткнуть господина Колле шпагой).

 

Граф Сен-Флорантен маркизу де Мариньи.

Версаль, 15 сентября, 1760 год.

 

В настоящее время я пишу господину де Зомери, Губернатору Шамбора, с намерением узнать, почему господин Барбер, находящийся на службе у господина Сен-Жермена, все еще не покинул пределов замка?

(Господин Барбер, видимо, старался удержать в своей собственности два сада, на которые он не имел никакого права. Господин Зомери тайно поддерживал его в пику господину Колле).

 

Господин Колле маркизу де Мариньи.

(с уведомлением о недавнем происшествии, в котором главным действующим лицом был Барбер)

Шамбор, 16 июня, 1760 год.

 

Господин Барбер всё еще здесь. Он подстрекает своих последователей к распространению информации о том, что господин Сен-Жермен находится в Париже и пробудет там еще две недели, а также о том, что все сказанное о нем никоим образом не будет забыто, и что газеты преднамеренно распространяют слухи о...

 

Приложение 2

Корреспонденция между герцогом Шуазелем и графом Д'Аффри с упоминанием о графе Сен-Жермене, обнаруженная в архивах Парижа.

 

Архив Министерства Иностранных Дел (Париж). Голландия.

Номер 557. Фолио 153.

Гаага, 22 февраля, 1760. (Получено 26 февраля, ответ дан 10 марта).

 

Ваша Милость.

Господин Д'Астье сообщает, что в Амстердаме объявился некий граф Сен-Жермен, проведший, как я слышал, долгое время в Англии и весьма склонный к различного рода странностям.

Он необычайно живо говорит о состоянии наших финансовых дел и нашем Министерстве, и прилагает все усилия к тому, чтобы окружавшие его люди поверили в то, будто бы он наделен полномочиями к проведению важнейшей миссии, имеющей отношение к финансовому положению страны...

Д'Аффри.

 

Номер 562. Фолио 200.

Д'Аффри — герцогу Шуазельскому. Государственный Архив. Зашифровано.

Гаага. 7 марта, 1760 год.

 

Согласно слухам, распространенным среди публики, прибывшей сюда из Амстердама на празднества (бракосочетание принцессы Каролины с принцем Нассау-Дилленбургским), и полученным мною письмом от господина Д'Астье, господин Сен-Жермен продолжает упорствовать в своих экстраординарных утверждениях.

 

Номер 563.

Фолио 212-214.

 

Господин Герцог.

Позавчера ко мне с визитом явился граф Сен-Жермен. Он пытался вести со мной те же разговоры, которые, как я уже сообщал, он вел в Амстердаме. Сен-Жермен только что покинул мой дом. Его беседа касалась той же темы. С самого начала он заявил мне, что нет нужды сообщать о достаточно грустной картине состояния наших финансовых дел. Однако, у него есть некоторые планы (замужество принцессы Клементины-Каролины) по поводу того, как раздобыть нужные суммы. Одним словом, он вполне в состоянии, судя по его тону, спасти королевство. Я дал ему высказаться. Когда же он иссяк, я спросил его, известно ли Главному Ревизору об этих планах. Он ответил отрицательно и принялся рассказывать много нехорошего о предшественнике господина Бертена. По всей видимости, он весьма враждебно настроен к Пари де Монмартелю и к дю Верни. Он поведал мне также о близких своих отношениях с маршалом Белл-Излем и предъявил мне два письма от него, полученных в Голландии, где господин Белл-Изль хвалит его за проявленное рвение. Однако, письма эти содержат в себе много общих мест и не представляют никаких подробностей.

Я признался господину Сен-Жермену в том, что недостаточно хорошо понял весь смысл его плана, и он охотно признал, что со своей стороны ему не удалось объяснить своих намерений в надлежащем виде, и пообещал на следующий день предоставить более подробные и убедительные доказательства. Я спросил его о том, какое отношение могло иметь его путешествие в Голландию к этому плану. На этот счет он не дал мне достаточно ясного ответа, но заявил, что его главным намерением было убедить и расположить в нашу пользу голландских банкиров.

Буду рад сообщить Вам, господин герцог, в ближайшую пятницу все, что скажет мне при встрече Сен-Жермен. Я не знаю насколько истинны его заявления, но некоторые из них не лишены весьма ценных замечаний.

11 марта.

Господин Сен-Жермен сообщил мне о своем плане, который известен господину Бертену и даже рекомендован им. В следующую пятницу я пошлю вам отчет о нашей беседе по этому поводу...

Д'Аффри.

 

Номер 564. Фолио 217.

Гаага, 14 марта, 1760 год. (Получено 18 марта. Ответ дан 20 марта).

 

Господин герцог.

Я имел удовольствие ознакомиться с планом господина Сен-Жермена. Я отослал обратно этот план — и, вероятно, при первой возможности скажу ему, что дела подобного сорта не имеют никакого отношения к Министерству, почетным представителем которого являюсь я. Не имя на этот счет никаких распоряжений, я не собираюсь вмешиваться в эти дела и, возможно, попытаюсь своими силами раздобыть кредит для фондов Его Высочества в Амстердаме или же в иных городах Голландии. Думаю, что мне удалось найти причину антипатии господина Сен-Жермена к господам Пари де Монмартель и дю Верни, после того как я ознакомился с проектом Указа, особенно со статьей одиннадцатой или двенадцатой, которая утверждает о необходимости к дальнейшему привлечению "денежных средств". При первом же прочтении эта статья буквально сразила меня наповал, и я заметил господину Сен-Же-мену, что эти "денежные средства" могут принести несметное богатство тому, кто будет иметь к ним доступ. Он кратко ответил, что господа Пари знали об этом, добиваясь своего назначения в попечители этого вновь создаваемого фонда. Они, вероятно, согласно его утверждениям, приберут к рукам все финансовые дела королевства. Он же, то есть граф Сен-Жермен, отправился в Голландию с единственной целью — создать Компанию, которая была бы способна подобающим образом управлять этим фондом. Думаю, что в таком случае ему весьма неприятно видеть, как это выгодное дельце уходит из рук, которым он предназначил бразды правления этим фондом, в руки чужие.

Господин Сен-Жермен рассказал мне о том, что господин Бентинк де Роон не доволен моей сдержанностью и нежеланием говорить с ним о подобных делах. Он добавил, что господин Бентинк уверил его в том, что среди всех англичан является наименее проанглийски настроенным и, будучи истинным патриотом, весьма уважает Францию. Я отвечал господину Сен-Жермену общими фразами, стараясь, тем не менее, дать ему почувствовать, что мне кажется странным то обстоятельство, что господин Бентинк уполномочил его сделать это заявление, и еще более странным, что он вызвался его сделать. Я считаю своим долгом доложить Вам обо всем случившемся между мной и этим человеком.

Д'Аффри.

 

Фолио 239. Версаль, 19 мая, 1760 год.

 

Сэр.

Посылаю вам письмо господина Сен-Жермена к маркизе де Помпадур, которое в достаточной степени объясняет нелепость этого человека. Он является авантюристом первого ранга и, кроме того, насколько мне известно, непроходимо глуп. Я хочу попросить Вас, чтобы Вы сразу же по получении письма пригласили его к себе домой и сказали ему от моего имени, что я не знаю, как королевский министр, возглавляющий отдел финансов, отнесется к его поведению, которое носит характер прямого вмешательства в дела министерства. Что же касается лично меня, то я попрошу Вас предупредить его о том, что если мне станет известно (не важно каким способом) о его вмешательстве в политические дела, то найду возможность добиться у короля распоряжения арестовать и посадить его в тюрьму, как только тот вернется во Францию!

Вам следует добавить, что он может быть совершенно уверенным в том, что намерения мои на его счет являются вполне искренними — и намерения эти непременно будут приведены в исполнение, как только позволят обстоятельства.

После подобного заявления Вам следует попросить его, чтобы он более не показывался в Вашем доме, и с Вашей стороны окажется весьма благоразумным, если вы ознакомите всех иностранных посланников, банкиров Амстердама и широкую публику с комплиментом, которого Вы удостоили невыносимого авантюриста.

 

Фолио 215. Письмо графа Сен-Жермена к маркизе де Помпадур.

11 марта 1760 года.

 

Мадам.

Позвольте выразить мои искренние пожелания процветания Вашей уважаемой нации и Вам лично, чего желаю всегда и везде, где бы ни находился. И, кроме того, мне бы хотелось лично засвидетельствовать Вам свое почтение.

В настоящее время я нахожусь в Гааге, в гостях у графа Бентинка, владетеля Роона, с которым я весьма дружен. Смею уверить Вас в том, что во всей Франции, пожалуй, не найти друга столь справедливого, искреннего и преданного, как граф Бентинк. Будьте убеждены в этом, мадам, и не слушайте сплетен.

Этот джентльмен и здесь, и в Англии пользуется огромным авторитетом. Он — крупный государственный деятель и честный человек. Со мною же он абсолютно откровенен. Я рассказал ему об очаровательной маркизе де Помпадур с искренним чувством, переполнявшим мое сердце, привязанность которого к Вам, мадам, известна, и, безусловно, достойна той милости и красоты душевной, которые послужили причиной возникновения этой симпатии. Он был столь очарован моим рассказом о Вас, что пришел буквально в восторг. Одним словом, Вы можете положиться на него, как на меня самого.

С достаточным на то основанием я полагаю, что король может ожидать от него величайших услуг, используя влиятельность и искренность последнего. Если король посчитает, что мои отношения с ним могут принести хоть малейшую пользу, то я, конечно же, не пожалею своего рвения в стремлении услужить Его Величеству, ибо добровольная и бескорыстная моя привязанность к этому человеку ему, безусловно, известна. Вам должна быть также известна моя преданность Вам, мадам. Поэтому приказывайте, и я — к Вашим услугам. Вы можете установить в Европе мир, минуя утомительные и сложные манипуляции Конгресса. Ваши намерения дойдут до меня во всей своей полноте. Отошлите их графу Роону в Гаагу или же, если Вам угодно, господам Томасу и Адриану Хоуп, вместе с которыми я нахожусь в Амстердаме. То, о чем я имею честь сообщать Вам, настолько интересно, что было бы не простительно умалчивать теперь об этом, ибо от Вас, мадам, я никогда не скрывал, не скрываю и не собираюсь скрывать впредь ничего, что касалось интересов государства. Если же Вам недосуг ответить мне лично, то я попрошу Вас сделать это через какую-нибудь доверенную особу; однако, заклинаю Вас всеми Вашими чувствами и всей Вашей любовью, которые испытываете Вы по отношению к лучшему и достойнейшему из королей, нельзя терять ни минуты...

P.S. Смею просить Вас, мадам, обратить внимание на процесс по поводу поимки "Акерманна", самого злостного и скандального из тех, кто когда-либо бороздил моря. Мой интерес в этом деле исчисляется пятьюдесятью тысячами крон, и господа Эмери и К° из Данкерка прилагают все усилия, к тому, чтобы потребовать, от кого следует, возмещения убытков. Молю Вас о том, чтобы на королевском совете наконец-то была удовлетворена моя просьба, ибо на этом Совете и будет разбираться то досадное обстоятельство. Вы, конечно же, помните о своем обещании, данном прошлым летом, не допустить никакого проявления несправедливости по отношению к нам.

 

Номер 567. Фолио 245.

Гаага, 21 марта, 1760 год. (Ответ дан 31 марта, — графу Д'Аффри)

 

Господин герцог.

Граф Роон Бентинк сообщил мне через Сен-Жермена, а также и через других персон о своем желании побеседовать со мной по весьма неотложным делам. Я ответил ему на сей счет, что уж коли и в прошлом нас ничего не связывало, то вряд ли, как мне кажется, может возникнуть необходимость установления каких бы то ни было взаимоотношений. Однако, я всегда готов познакомиться с теми, кто, будучи добропорядочным голландским патриотом, чувствует, что таковая дружба может принести пользу их стране. Кроме того, я знал, что он (господин Бентинк) никогда не придерживался подобных принципов, которые были столь желанными для него и его страны, и что речи его по этому поводу также нуждаются в определенного рода доказательствах, которые, по моему мнению, не слишком легко будет представить. Он извещен о моем ответе и отнюдь не обескуражен им.

Я почувствовал необходимость сообщить об этом главе правительства господину Селингуланду (?) и графу Хомпешу. Они заявили мне о том, что господин Бентинк желал бы связаться с нами с единственной лишь целью — упрочить свое положение здесь и в Англии, где доверие к нему неуклонно падает, и, помимо всего прочего, он хотел бы оказаться в числе уполномоченных на будущем Конгрессе Распублики...

 

Фолио 285. Версаль, 31 марта, 1760 год.

 

Уважаемый граф Д'Аффри.

В ответ на мой отчет королю, монсеньор, по поводу косвенных шагов графа Бентинка, желавшего таким образом склонить Вас к переговорам особого рода, Его Величество распорядился проинформировать Вас о том, что Вы должны, следуя Высочайшему желанию, ограничиться в инициативах, проявляя, однако, уважение к господину Бентинку, но строго в рамках общепринятых приличий...

 

Номер 573. Фолио 294.

Гаага, 3 апреля, 1760 год.

 

Господин герцог.

...Я имею все основания полагать, что господин Бентинк, без ведома Сен-Жермена побывавший у меня дома и узнавший, что я открыто не доверяю ему, готов отвернуться от него и заявить о том, что основанием его встреч с этим авантюристом является крайняя его любовь ко всякого рода шутам. Однако, отцы республики слишком хорошо знают, что господин Роон не замедлит воспользоваться предложениями этого человека, если они получат вдруг всеобщее одобрение.

Д'Аффри.

 

Номер 576. Фолио 304.

Гаага, 5 апреля, 1760 год. (Ответ дан 11 апреля, номер 207).

 

Господин герцог.

Имею честь ответить ныне на Ваше письмо от девятнадцатого числа прошлого месяца по поводу графа Сен-Жермена. Я не мог сделать это ранее, ибо нескромное поведение (если не сказать большего) этого авантюриста вынудило меня к проведению расследования прежде, чем изложить Вам следующие обстоятельства. Однако, его поведение столь вызывающе, что я считаю своим долгом представить сообщение о нем вниманию Его Высочества.

День спустя после получения Вашего письма господин Сен-Жермен, прибывший из Амстердама, явился ко мне с визитом. Его сопровождали шевалье де Брюль и господин Каудербах. Он сказал мне, что эти джентльмены согласились взять его на встречу с графом Головкиным в Рисвик, куда и я также должен буду отправиться. Я сказал господину Сен-Жермену, что прежде его отъезда я хотел бы с ним поговорить, и заявил ему сразу же о сути Ваших претензий к его планам. Он был этим удивлен, и я закончил беседу приглашением явиться ко мне следующим утром в десять часов. Затем я ознакомил господина Каудербаха с содержанием Вашего письма, которое сразу же возымело подобающее действие, и он решил не брать господина Сен-Жермена в Рисвик.

В условленное время господин Сен-Жермен не явился, и я подумал о том, что моего весьма ясного объяснения с ним оказалось достаточно, чтобы он стал более осмотрительным. Возможно даже, что мои слова побудят его покинуть эту страну. А потому я посчитал бесполезным делом выдвигать новые приглашения и решил ограничиться передачей Ваших распоряжений главным министрам и некоторым иностранным посланникам и отписать господину Д'Астье в Амстердам, чтобы тот предупредил главных банкиров о предложениях, которые могли последовать от Сен-Жермена.

Господин Д'Астье сообщил мне, что господа Томас и Адриан Хоуп были весьма огорчены тем обстоятельством, что им приходится находиться под одной крышей с этим человеком. Они также заявили, что при первой же возможности постараются избавить себя от его общества. Те два пакета от маршала де Белл-Изля, которые Вы изволили направить мне, ясно указывают, что этот человек не придерживается данных ему мною инструкций. Мне кажется, что он может доставить нам много хлопот. Я получил эти письма во вторник и послал господину Сен-Жермену записку с приглашением посетить мой дом в среду утром — он не пришел. А позавчера, в четверг, господин Брунсвик в присутствии господ Головкина и Райшеха, выслушав заявления с нашей стороны, сказал мне, что он знает о желании Его Величества отослать ко мне письма Сен-Жермена в Версаль, а также уверил меня в том, что в скором времени мне будет доставлена и другая корреспонденция, так как господин Сен-Жермен вел большую переписку с разными лицами с тех пор как я отказал ему от моего дома. И, наконец, он добавил, что категорически не желает видеть этого проходимца. Ему, оказывается, и в голову не приходило, что он мог встречаться еще с кем-то за его спиной и заниматься всевозможными интригами и заговорами! Если нам не удастся хоть чем-то его дискредитировать, то он будет весьма для нас опасен, особенно, в сложившейся ситуации. Такой человек одним только своим появлением способен повернуть вспять или приостановить любые переговоры. Наконец, я понял, что настало время высказать свое мнение и заявил принцу Людовику, что я уполномочен сообщить ему и господам Головкину и Райшеху о том, что господин Сен-Жермен нами абсолютно дискредитирован, а, следовательно, ни в коем случае нельзя полагаться на его слова по поводу наших дел или нашего правительства. Затем я попросил господина Брунсвика при первой же возможности передать господину Йорку мои соображения по этому поводу. Примерно о том же я заявил вчера утром главе и секретарю правительства.

Возвратившись вчера вечером из Рисвика, я послал Сен-Жермену записку с приглашением посетить мой дом. Его, однако, на месте не оказалось. Как бы то ни было, карточку с приглашением я всё же оставил, а через некоторое время еще раз послал за ним, и он, наконец, явился. Я не стал передавать ему письма господина Белл-Изля, опасаясь, что он попросту их уничтожит. Я лишь сказал ему, что маршал от имени Его Величества уполномочил меня выслушать всё, что он имеет мне сообщить. На мой вопрос, касаются ли его инициативы нашей армии, флота или финансов, он ответил отрицательно. — В таком случае, — сказал я, — Вы, по всей видимости, хотите говорить о политике. И тогда я выложил все перспективы, которые уготованы ему в случае возвращения во Францию. Сначала он никак не отреагировал на мое заявление. Затем же удивление и досада мало-помалу охватили его. Однако, несмотря на всю нервозность, он не выглядел человеком, который осознал свою вину и желает расстаться со своими планами. Поэтому на прощанье я вновь очень серьезно предупредил его о том, что если он снова начнет вмешиваться в дела и интересы Его Величества, то я не смогу скрыть этого от Вас, а также публично заявлю о том, что его действия не находят ни малейшей поддержки со стороны Его Величества и министерства. Завершив дело, о котором я докладывал Вам, в моей депеше под номером 575, я сразу же отправился на встречу с мистером Йорком. Я спросил его о том, не приходил ли к нему Сен-Жермен. Он ответил, что даже дважды. В первый свой визит они говорили о мире, на что мистер Йорк отвечал общими фразами об истинном желании Англии завершить войну. Далее господин Йорк сказал, что во время второй встречи он (Йорк) был более уверен в себе, чем при первой, так как на этот раз ему было уже известно, что Сен-Жермена не признал официальный представитель (то есть я). Затем он добавил, что герцог Ньюкаслский в ответ на его письмо, содержащее отчет о первом визите этого человека, просит передать, что мирные инициативы со стороны Франции будут всегда приветствоваться в Лондоне, из каких бы источников они не исходили. Однако, я не знаю, довел ли господин Йорк ответ до сведения упомянутой особы.

Прошу Вас, господин герцог, сообщить содержание этой депеши маршалу де Белл-Излю, который, я уверен, прекратит всяческую переписку с человеком, чье поведение выходит за рамки дипломатического этикета. Я пошлю с этой почтой пакет для господина Белл-Изля, где будут находиться вместе с моим письмом и те два, что он посылал мне для господина Сен-Жермена.

Осмелюсь доложить Вам, что господин Сен-Жермен пытается всех уверить, в том числе и меня, что Его Величество был с ним в таких доверительных отношениях, что предоставил в его распоряжение замок Шамбор на тех же условиях, что и в свое время маршалу де Саксу, впрочем, без годового дохода с замка... от которого, по его уверению, он сам отказался.

Д'Аффри.

 

Номер 578. Фолио 312.

Гаага, 8 апреля, 1760 год. (Получено 12 апреля, ответ дан 24 апреля, номер

209)

 

Господин герцог.

Я сообщил Вам вчера о том, что господин Сен-Жермен продолжает встречаться с господином Бентинком де Рооном. Мне достоверно известно, что господин Сен-Жермен сказал, будто бы я не способен делать ничего иного, кроме выполнения Ваших указаний. Он знает о Вашей к нему неприязни, однако, заявляет, что поскольку у Вас есть место на Собрании Его Величества, то и у него оно есть! Я ответил ему, что подобное утверждение абсурдно. Со своей стороны, я считаю не достойным себя и министерства, которое представляю, делом препираться с ним по этому поводу. Эту информацию предоставил мне один из руководителей республики, который является скрытым врагом господина Бентинка. Однако, он известен мне как исключительно честный человек.

Господин Сен-Жермен абсолютно дискредитирован и не встретит никакого доверия со стороны иностранных посланников и министерства республики. Но я счел своим долгом довести до Вашего сведения эти факты, ибо этот человек может доставить массу неприятностей своими разглагольствованиями об имеющихся, якобы, разногласиях в нашем министерстве...

Д'Аффри.

 

Номер 206.

Версаль, 11 апреля 1760 год. Графу Д'Аффри.

Отвечу сначала, монсеньор, на Ваши письма до третьего числа включительно, а также на те, содержание которых отвечает на вопросы, поставленные в моих посланиях, доставленных Вам с последней почтой...

Из письма, которое я имел честь отправить Вам, Вы смогли уже ознакомиться с моим личным мнением о невыносимом авантюристе Сен-Жермене. Смею Вас уверить, что каждый из министров Его Величества придерживается того же мнения, и король приказал мне срочным образом сообщить Вам о том, что Вы должны всячески стараться дискредитировать действием и заявлениями так называемого графа Сен-Жермена, чтобы об этом мошеннике и его неприглядных делишках смогли узнать все во владениях Соединенных Провинций. Его Величество желает также, чтобы, используя расположение, которое испытывает штатс-генерал по отношению к его особе, Вы постарались через него потребовать ареста авантюриста, и переправить последнего во Францию, где тот будет наказан за нанесение ущерба интересам государства. В интересах государства и общественного спокойствия подобное поведение, которое может являться образцом наглости и самозванства, должно быть жестоко наказано, ибо действия этого проходимца, который, не имея никаких полномочий, вмешался в дела такой державы, как Франция, вредны и опасны. Думаю, что подобное требование следует выдвигать, как обычную просьбу о рекламации и экстрадиции рядового злоумышленника. Таким образом, король имеет все основания надеяться на успех Вашего заявления, в результате которого господин Сен-Жермен должен быть арестован и препровожден под конвоем в Лилль.

Признаюсь, я прежде думал, что Вы симпатизировали ему и, возможно, поэтому был не слишком осторожен, когда приказал Вам хорошенько отругать его после последней Вашей беседы с ним.

То, что Вы рассказали мне о Шамборе, есть нелепица чистой воды.

Итак, король искренне желает чтобы этот авантюрист был окончательно дискредитирован в Соединенных Провинциях, а по возможности и наказан, ибо его поступок того заслуживает. Его Величество обязал меня довести да Вашего сведения, что Вы наделяетесь всеми необходимыми полномочиями для выполнения этого поручения.

P.S. Нельзя ли, помимо обращения к штатс-генералу с просьбой об аресте Сен-Жермена, попытаться поместить статейку в голландской газете, где можно описать все похождения этого мошенника? Это послужит уроком для самозванцев. Король одобрил мой план, Вам же остается его выполнить, если, конечно же, Вы считаете, что Ваших сил будет для этого достаточно.

 

Номер 581. Фолио 357.

Гаага, 17 апреля, 1760 год.

(Ответ дан 24 апреля, номер 2091

— графу Д'Аффри)

 

Господин герцог.

Желая предоставить Вам наиболее полный отчет о предпринятых мною действиях по выполнению распоряжений Его Величества относительно так называемого графа Сен-Жермена, я решил повременить с последним отправлением. Вчера я был у главы правительства и передал все то, что Вы просили меня довести до его сведения по поводу нашего авантюриста. После этого именем Его Величества я потребовал ареста и экстрадиции последнего.

Глава правительства, видимо, был сильно удивлен происшедшим. Однако, как бы то ни было, пообещал мне сделать всё, от него зависящее.

Герцог Брунсвикский сказал мне, что не желал бы открыто фигурировать в этих акциях. Однако, он охотно окажет нам косвенное содействие, ибо его желание разоблачить авантюриста вполне совпадает с нашими намерениями.

Секретарь правительства выразил мне свое согласие с тем, что этот человек должен быть выдан Франции. Однако, по его словам, это дело будет рассматриваться в Комитете Советников, самой влиятельной структуре в Голландии, а так как его председателем является господин Бентинк, то можно предположить, что Сен-Жермену, скорее всего, удастся бежать, а впоследствии так оно и вышло.

Вчера вечером я ожидал новостей об этом деле, когда меня посетил с визитом господин Каудербах. С порога он спросил, знаю ли я об отъезде господина Сен-Жермена. Я ответил: "Нет". Тогда он рассказал, что позапрошлым вечером, между семью и восемью часами, господина Бентинка видели входящим в дом авантюриста, и покидающим его в девять часов. Затем этот же дом посетил господин Пик де Цолен. Он, однако, пробыл там не долго. После этого туда снова прибыл господин Бентинк. Было это уже между девятью и десятью часами. Он пробыл там довольно долго и вышел далеко за полночь. Каудербах также рассказал мне, что господин Сен-Жермен, проводив гостей, отправился спать и в пять утра уже пил чай. Вскоре после этого в дом прибыл лакей господина Бентинка, а возле дома уже стоял запряженный четверкой лошадей наемный экипаж, в который и сел этот мошенник. Однако, хозяин затрудняется ответить, в какую сторону он уехал. Не может он припомнить и того, отправился ли лакей господина Бентинка с проходимцем или же нет.

Отъезд его был столь спешен, что он оставил в доме хозяина свою шпагу, пояс, множество серебряных и оловянных кубков и несколько пузырьков неведомой жидкости. Я едва сдерживался, чтобы не вылить на господина Каудербаха все свое негодование в связи с поведением господина Бентинка. Я ничего не сказал ему и о моих хлопотах по поводу рекламации и экстрадиции, а только сдержанно спросил его, уверен ли он в этой информации. Он сказал, что подробности ему известны от хозяина-саксонца того дома, где останавливался господин Сен-Жермен. Он предложил привести его. Мы послали за ним, и тот пришел и подтвердил всё, что рассказал мне господин Каудербах.

Когда господин Каудербах удалился, я послал записку главе правительства с просьбой о встрече. Он только что вернулся домой со званного обеда, который состоялся в семь часов вечера, а потому отложил встречу со мной до девяти часов утра. Я пришел к нему и сразу же спросил о новостях в деле господина Сен-Жермена. Он ответил, что может отвечать только лишь за себя, и добавил, что мне необходимо представить петицию господину Бентинку, президенту Комитета Советников. Он полагает, что этот государственный орган, возможно, согласится на арест господина Сен-Жермена, однако, вряд ли пойдет на его экстрадицию, пока не будут получены соответствующая санкция от властных структур Голландии ближайшего созыва. Я ответил, что не стану предоставлять материалы господину Бентинку и пояснил причину моего нежелания. Затем я рассказал о подробностях отъезда господина Сен-Жермена и о том, что ему предшествовало, исключая, впрочем обстоятельства, которые могли бы бросить тень на хозяина дома, поэтому изложил все детали этого дела с целью убедить собеседника в том, что эти факты добыты моими соглядатаями, которые вели наблюдение за Бентинком. Услышанное, как мне показалось, вызвало в нем чувство искреннего негодования. Я сказал, что в бегстве этого авантюриста главную роль сыграла Гаага. Он же, возможно, будет искать убежища в Амстердаме, поэтому-то я и собираюсь сейчас же известить об этом нашего флотского интенданта господина Д'Астье и именем Его Величества потребовать ареста проходимца с дальнейшим содержанием под стражей до тех пор, пока не будут получены окончательные распоряжения по этому поводу. Я действительно написал ему письмо, копию которого прилагаю к этому посланию. Затем я сказал секретарю правительства, что авантюрист, возможно, будет искать убежище в какой-нибудь другой провинции, поэтому я обязан испросить разрешения Его Величества на вручение петиции Его Высочеству штате-генералу. Итак, если какая-нибудь из голландских провинций откажет нам в содействии или даже попытается помочь бегству господина Сен-Жермена, мы будем немедленно извещены о том, где его искать, и смею надеяться па то, что, если он вдруг будет найден в Англии или еще где-нибудь, он безусловно будет выдан нам, чтобы разрушить шаткое равновесие, из которого может сложиться приемлемый для всех мирный договор. Мои слова, по всей видимости. оказали на секретаря правительства нужное действие, и я бы не удивился, если бы мошенника тут же арестовали в Амстердаме. Однако, как мне думается, его давно уже там нет. Вполне возможно, что он достиг-таки границ республики. Представление, которое с Вашего разрешения я намерен передать штатс-генералу, и черновик которого я приложил к письму, может принести желаемый результат, если же, конечно, Его Величество одобрит его, так как я хочу напечатать это заявление во всех газетах и думаю, что отдача не заставит себя долго ждать. Спешу сообщить, что в этом заявлении мне удалось заклеймить в достаточно сильных выражениях этого авантюриста, от которых ему не скоро удастся оправиться. Этим приговором я ославлю его на всю Европу.

Думаю, что проходимец ограничен в средствах. Он взял взаймы у еврея "Боаса" две тысячи флоринов под залог трех — уж не знаю, настоящих или фальшивых — опалов, вложенных в запечатанный конверт. Эти две тысячи флоринов должны быть возвращены двадцать пятого числа, и Боас сказал вчера господину Каудербаху, что если денежные векселя не будут погашены двадцать пятого числа, то он сразу же пустит опалы с молотка. По отношению к господину Бентинку я решил действовать согласно Вашим указаниям из последнего письма. Мое отношение к этому человеку останется неизменным до тех пор, пока Его Высочество не соизволит снабдить меня новыми распоряжениями на сей счет; и если мне удастся встретить его в один из этих дней, я буду говорить с ним о господине Сен-Жермене и об его отъезде, стараясь не выдать себя и, вместе с тем, попытаюсь склонить его к полному отречению от своего поведения и связи с авантюристом.

 

Фолио 384. Граф Д'Аффри господину Д'Астье в Амстердам.

17 апреля 1760 года.

Так называемый граф Сен-Жермен, знакомый Вам по Амстердаму и находящийся теперь здесь, — авантюрист и самозванец.

Он имел неосторожность, не будучи уполномоченным со стороны Его Величества или главы внешнеполитического ведомства, вмешаться в дела, имеющие самое непосредственное отношение к интересам королевства.

После того, как из моего отчета и писем самого Сен-Жермена в Версаль король узнал о происшедшем, он издал указ добиться рекламации этого ретивого самозванца. А мне предписывается требовать его экстрадиции и последующего сопровождения во Францию.

Однако, вчера утром он внезапно покинул Гаагу и, по всей вероятности, скрывается ныне в Амстердаме. В связи с этим я уполномочиваю Вас заняться этим делом и приказываю Вам, именем Его Величества, сию же минуту потребовать от магистрата Амстердама ареста этого самозванца и содержания его под надежной охраной до тех пор, пока не будет согласован способ переправки мошенника в Австрийские Нидерланды, где он будет заточен в первую из попавшихся на нашем пути крепость.

К этому посланию я прилагаю письмо для господ Хор-нека и К\ в котором я прошу их оказать Вам всяческую помощь в исполнении этого поручения. Смею надеяться, что эта помощь будет оказана Вам надлежащим образом, а Вы, со своей стороны, не медлите с исполнением задания.

 

Черновик Представления Общему Собранию с обличительными материалами против так называемого графа Сен-Жермена и требованием его ареста и экстрадиции.

 

Милостивые государи.

Этот человек, величающий себя графом Сен-Жерменом, злоупотребил доверием короля, великодушно предоставившего ему убежище в своем королевстве.

Некоторое время тому назад он появился в Голландии, а совсем недавно в Гааге, где без всяких на то полномочий со стороны Его Величества или же министра Иностранных Дел этот самонадеянный человек объявил себя посланником короля, которому доверено обсуждение дел, имеющих непосредственное отношение к интересам государства. Король уполномочил меня довести до вашего сведения, милостивые государи, этот факт, дабы никто в ваших владениях не был введен в заблуждение этим самозванцем. Его Величество поручил мне заявить во всеуслышание о том, что он осуждает действия этого авантюриста, как человека бесчестного и неблагодарного, который позволил себе, заручившись якобы поддержкой премьер-министра, вмешаться в управление страной со свойственным ему невежеством, нагло и авантюрно, заявляя себя уполномоченным к ведению наиболее важных дел, составляющих чрезвычайный интерес короля Франции.

Его Величество не сомневается в том, что вами, милостивые государи, будет оказана справедливая поддержка его требованиям, которую он ожидает от вас, надеясь на наши дружественные и добрососедские отношения. Его Величество с нетерпением ожидает от вас решений, которые позволили бы добиться ареста так называемого графа Сен-Жермена и препровождения его в Антверпен, откуда он бы был переправлен во Францию.

Искренне надеюсь на то, что вы, милостивые государи, окажете мне честь, приняв мою просьбу к немедленному исполнению.

 

Номер 209. Фолио 377.

Господину Д'Аффри.

Версаль, 24 апреля, 1760 год.

 

Рад сообщить Вам, что получил все Ваши письма, включая последнее из них, за номером 582 (581?), датированное восемнадцатым числом.

Король одобряет все Ваши действия по передаче Общему Собранию Представления о так называемом графе Сен-Жермене, копию которого Вы выслали мне ...

 

Номер 524.

Гаага, 25 апреля, 1760 год. (Получено 29, ответ дан 1 мая)

 

Господин герцог.

По всей видимости, так называемый граф Сен-Жермен выехал в Англию. По слухам, он, опасаясь ареста, не осмелился задержаться в городке Хальветслюис и сразу же погрузился на борт почтового судна, где и оставался до самого отплытия, не решаясь выйти на берег. Кое-кто, однако, полагает, что он отправился в Утрехт, намереваясь в дальнейшем проникнуть в Германию.

Вокруг взаимоотношений господина Бентинка де Роона с этим авантюристом разгорелось много скандалов, которые изрядно запятнали и без того довольно неприглядную репутацию этого человека.

Один из высокопоставленных деятелей республики предоставил в мое распоряжение перевод (который я прилагаю к письму) отрывка из второго тома истории этой страны, только что вышедшего из печати. Как Вы видите, в этом отрывке сделана попытка разоблачить истинные намерения господина Бентинка и показать их суть не только членам правительства, но и буржуазии, и простому народу. Книжка эта вышла на голландском языке, что делает ее понятной для жителей всех семи провинций. Нам ни в коем случае не стоит забывать, как непристойно вел себя этот человек, самонадеянно претендуя на роль избранника народа во время Революции.

 

Д'Аффри.

Номер 585. Фолио 388.

Гаага, 27 апреля 1760 год. (Ответ дан 10 мая)

 

Господин герцог.

Некий человек по имени Аламан, профессор математики Лейденского Университета и друг господина Бентинка де Ро-она, был у меня вчера с визитом. Предлогом посещения было якобы желание напомнить мне о приглашении отобедать с ним и полюбоваться его коллекцией забавных механизмов и всяких ископаемых, которой он весьма дорожит. Однако, как мне кажется, истинной целью его визита было желание поговорить о господине Бентинке.

Он начал с вопросов о том, знаком ли я с человеком по имени Линьер, который появился в здешних краях под именем Франш Контс вместе со швейцарцем Виве с целью предложить кому-нибудь машину для рытья и очистки каналов и речных русел. Я ответил ему, что этот человек был с визитом у меня, и я говорил ему о том, что поскольку он подданный короля, ему надлежит предложить эту машину сначала нашему министерству, а затем уже знакомить с ней иностранцев. На это Линьер возразил мне, что в этом его нельзя упрекнуть, ибо он делал подобные предложения, однако, машине не уделили должного внимания. Далее в беседе я сказал, что не придал словам Линьера никакого значения и не стал разбираться в технической стороне дела. Я добавил, что покровительство, которое оказывал этим изобретателям граф Сен-Жермен, осмелившегося к тому же выступить в качестве рекомендателя, отнюдь не прибавило весу этому проекту в моих глазах, которые и без того уже привыкли на все смотреть скептически. Аламан сказал мне, что ему будет весьма интересно знать мое мнение об этом знаменитом человеке. Я ответил, что, пожалуй, не смогу ничего скрыть от него, а затем и выложил ему всю историю авантюриста, с момента его появления в Голландии, заверив его в том, что господин Бентинк обязательно отречется от всего, что наворотил от его имени этот самозванец. Пользуясь случаем, я представил ему подробный отчет о многочисленных жульничествах, проделанных этим авантюристом. Он был весьма удивлен, услышав об этом, и я не стал от него скрывать того, как я сам был удивлен, услышав о поведении господина Бентинка накануне бегства шарлатана. Господин Аламан попытался было защищать его. Затем, оставив в покое господина Сен-Жермена, он заговорил о господине Бентинке в тех же выражениях, что и в свое время господин Сен-Жермен, поведав мне, помимо всего прочего, о том, что господин Бентинк своим поведением не преследовал иных целей, кроме следования интересам и делу процветания страны. Он заявил далее, что моя неприязнь к нему является, следствием того, что я стал жертвой доверчивости к враждебным сплетням, а если бы мне удалось каким-то образом свести с ним личное знакомство, то я довольно скоро отбросил бы все сомнения на его счет. Я ответил, что в начале своей службы здесь я предпринимал неоднократные попытки познакомиться с господином Бентинком, и это святая правда. Однако, с его стороны я не видел встречных шагов и решил навсегда расстаться с этой затеей.

Далее я сказал, что поведение господина Бентинка, сыгравшего большую роль в отъезде господина Сен-Жермена из Гааги, отнюдь не кажется мне знаком истинной симпатии, которую, по его уверению, он испытывает к нам. Господин Аламан ответил, что о происшедшем он ничего не знал, однако, продолжает верить в то, что господин Бентинк действительно хотел познакомиться со мной. Я сдержанно заметил, что мой собеседник может уверить господина Бентинка в том, что я всегда готов с радостью иметь дело с человеком его положения, одного из влиятельнейших постов в республике.

Если господин Бентинк настаивает на своем желании установить с нами тесные контакты, то я готов пойти навстречу его пожеланиям и, придерживаясь распоряжений Его Величества, оказать ему, хотя бы внешне, все знаки внимания, достойные подобного человека. Но сделать это мне бы хотелось таким образом, чтобы не обидеть этим республиканцев и не дать никакого повода господину Бентинку поддаться искушению извлечения выгоды из создавшегося положения.

Подобная перемена в поведении человека, беззаветно преданного ему1 в течении последних двадцати лет, убеждает меня в том, что так называемый граф Сен-Жермен действительно орудовал, прикрываясь его именем, ибо действовал он точно также, как и Аламан.

Господин Бентинк всегда открыто противостоит нам, и делает это с такой решимостью, что совершенно невозможно поверить в то, что он питает к нам симпатию. Тем самым он хочет показать, что не намерен отказываться от своих принципов, желая, в то же время, учесть и наши интересы. Я же уверен в том, что все предпринимаемое им в целях, якобы, своего содействия нашим интересам на самом деле служит только его корысти и укреплению авторитета в глазах окружающих.

Я думаю, что он предпримет попытку поднять кредит доверия к себе и постарается войти в тесные сношения с главными иностранными посланниками, которые могли бы помочь началу мирных переговоров. Я же, напротив, считаю необходимым издать подробные инструкции, которые ознакомили бы дипломатов с нашим мнением о господине Бентинке, которое далеко от благодушия. Я подумывал даже о том, что в случае крайней необходимости нам непременно стоит ознакомить господина Гримальди с поведением господина Бентинка, предоставив в его распоряжение мой отчет прежде, чем он покинет Париж, отправляясь в наши края.

Д'Аффри.

 

1 Бентинку. — прим. перев.

 

Номер 5S6. Фолио 399.

Гаага, 29 апреля, 1760 год. (Получено 3 мая, ответ дан 10 мая, № 212,

господину Д'Аффри)

 

...Западные ветра задержали английский пакетбот в Хэлвоте вплоть до двадцатого числа. Благодаря долгожданным восточным и западно-восточным ветрам мне, наконец-то, доставили свежие письма из Лондона двадцать первого числа. Мы, вероятно, не сможем получить никаких новостей из Англии, пока не переменятся эти ветра.

Я получил Ваши письма двадцать четвертого числа сего месяца. Постараюсь ответить на них в ближайшую же пятницу.

При первой же возможности я намереваюсь передать Представление Общему Собранию о деятельности так называемого графа Сен-Жермена.

 

На этом кончается первый том — 1760 год.

 

Номер 221. Фолио 3.

Герцог Шуазельский господину Д'Аффри.

Версаль, 1 мая, 1760 год. (Здесь начинается второй том: май-август)

Получил Ваши письма от двадцать первого, двадцать второго и двадцать пятого числа предыдущего месяца... Сомневаюсь, что так называемый граф Сен-Жермен отправился в Англию. Он слишком хорошо известен в тех краях, чтобы надеяться на то, что ему удастся безнаказанно творить свои дела.

 

Номер 587. Фолио 5.

Гаага, 2 мая, 1760 год. (Ответ дан 10 мая, Номер 202 — графу Д'Аффри)

 

Господин герцог.

Я решил ныне ответить на Ваши два письма от двадцать четвертого числа прошлого месяца за номерами 207 и 209. Вчера утром я, по распоряжению Его Величества, отправил Представление Президенту Общего Собрания, копию которого прилагаю. Это Представление поставлено на голосование всеми провинциями. Им необходимо будет выразить свое отношение к тому, достоин ли господин Сен-Жермен дальнейшего пребывания в этой стране. Я удовлетворен уже тем, что главы провинций ознакомлены с требованием Его Величества на случай, если этот авантюрист объявится в какой-либо из подвластных им провинций. И хотя проходимец спешно покинул эту страну, можно считать дело сделанным, так как мое Представление было обнародовано на страницах газет, благодаря чему он дискредитирован повсюду и навсегда. На этом, я думаю, можно и успокоиться, если, конечно же, Его Величество не соизволит прислать мне новых распоряжений на сей счет.

С позавчерашнего дня ветер изменил свое направление, однако, теперь господствует северо-восточный. Так что мы не имеем пока никаких новостей из Англии...

Д'Аффри.

 

Номер 588. Фолио 11.

Гаага, 5 мая, 1760 год.

 

Господин герцог.

...Я обратился к главе правительства с просьбой разрешить это затруднение (имеется в виду вопрос оружия и снаряжения, посланных из Швеции в Амстердам). Он не осмелился ввязываться в это дело и ограничился заявлением о том, что мне следует сделать Представление Комитету Советников, во главе которого стоит небезызвестный Вам господин Бентинк. Секретарь сказал мне то же самое; и я отправился к вышеупомянутому министру, чтобы узнать какие-нибудь новости о Представлении против так называемого графа Сен-Жермена. Ко мне присоединился господин Бентинк; я ухватился за представившуюся мне возможность и высказал ему открыто все то, что я думаю об этом авантюристе. Я даже сказал ему, что он скомпрометировал его в своих письмах, на что, в этом я уверен, он (Сен-Жермен) не давал своего согласия. Однако, я ничего не сказал ему из того, что было мне известно насчет поддержки, которую он оказал авантюристу, облегчив тем самым побег последнего из страны. Господин Бентинк на это ничего не ответил и был, по всей видимости, очень расстроен. Затем я упомянул о Представлении, которое я послал ему, и его рассуждения по этому поводу оказались весьма неожиданными. На следующий день я отправился к нему с визитом. Он принял меня в большой зале и оказал весьма радушный прием. Он сказал, что мое требование легко исполнимо, и действительно, в этот же день я получил распоряжение Комитета Советников по поводу возможности транспортировки нашей артиллерии, а также Указ о немедленном возвращении денежных сумм, размещенных в различных ведомствах.

Господин Бентинк изъявил желание помочь нам в этом деле, однако, мы склонны считать его доброе отношение к нам всего лишь прикрытием его корыстных планов. Но я продолжаю придерживаться той линии поведения, которую определили для меня Его Величество.

 

Номер 590. Фолио 17.

Герцог Шуазельский графу Д'Аффри.

Версаль, 10 мая, 1760 год.

 

Получил Ваши письма (под номерами 585, 586, 587), последнее было вручено мне нарочным, которого Вы послали ко мне пятого числа, и его же я отправляю к Вам без малейшего промедления. Господин Бентинк не заслуживает слишком большого внимания с нашей стороны. Нам заведомо известно, чего стоят его планы, ибо его двусмысленные покаяния не могут загладить те дерзкие поползновения с его стороны на честь и достоинство Франции...

Я успел уже познакомиться в некоторых газетах с Вашим Представлением против так называемого графа Сен-Жермена. Его, как мне думается, стоит поместить в какой-нибудь французской газете, чтобы эта публикация завершила нашу операцию по дискредитации авантюриста...

 

Номер 593. Фолио 37.

Гаага, 12 мая, 1760 год.

 

Господин герцог.

...Господин Голицын также сообщает мне, что так называемый граф Сен-Жермен, достигнув берегов Англии, был встречен Государственным Посланником, который запретил ему вступать на английскую землю и приказал с первым же кораблем отправляться восвояси. Вполне вероятно, что он вернулся в Хевлот. Однако, очевидно и то, что он попытается, не теряя ни единой минуты, достичь территории республики. Как бы то ни было, я сегодня же обязательно переговорю с главой правительства о моих подозрениях. Господин Голицын добавляет, что английский министр, якобы, не позволил графу Сен-Жермену остаться в Лондоне, ибо он свято верит в то, что мы со своей стороны всего лишь разыгрываем наше неудовольствие по поводу этого авантюриста, предоставляя таким образом предлог для его пребывания в Англии и дальнейших действий, направленных на защиту наших интересов в этой стране. Однако, Представление, опубликованное мною, смею надеяться, в достаточной степени развеет все их опасения и подозрения на этот счет.

Д'Аффри.

 

Номер 595. Фолио 45.

Гаага, 14 мая, 1760 год.

Господин герцог.

Вчера в полдень я встречался с господином Йорком и продиктовал ему все, что было подчеркнуто Вами в Вашей депеше... Прежде чем мы расстались, я спросил господина Йорка о судьбе так называемого графа Сен-Жермена. Он сказал мне, что этот авантюрист не был арестован в Гарвиче. Однако, его задержали в Лондоне по распоряжению господина Питта. Господин Йорк добавил, что главный секретарь министерства допрашивал Сен-Жермена. По словам секретаря, у графа Сен-Жермена не все в порядке с головой, однако, тайного злого умысла в разговоре обнаружить не удалось. Получив доклад, министр приказал передать авантюристу, что, в силу имеющихся у них доказательств, он не может оставаться в Лондоне и Англии, а посему немедленно должен быть отправлен в Гарвич. Он возвратился в Хелветслюис и оттуда без малейшей задержки проследовал в Утрехт, намереваясь пробраться в Германию. Господин Йорк полагает, что он, возможно, следует в Берлин или же присоединится к свите Его Величества короля Прусского. Я спросил его, связано ли все происшедшее с этим авантюристом с недоверием к нему со стороны английского министра. Он ответил, что ему совершенно не ведом мотив, однако он уже проинформировал свое Министерство о том, что, без сомнения, происходящее обязано желанием англичан угодить нам.

Д'Аффри

 

Фолио 142. Гаага, 27 июня 1761 год.

 

Господин герцог.

Человек, называющий себя джентльменом Франш Конте, на самом деле носящий имя Линьер, он же, видимо, ранее Монтиньи, прибыл в наши края несколько лет тому назад, примерно в то же самое время, что и так называемый граф Сен-Жермен. Они образовали некое общество, где, однако, Сен-Жермен публично не показывался, поставившее себе целью создание гидравлических машин, пригодных для очистки портов, каналов и рек. Они выпустили акции, желая таким образом обеспечить себя необходимым капиталом, потребным для предприятия. В течение этого времени Линьер неоднократно говорил мне о том, что он предлагал машины нашему Министерству, но господин Беллидор, который осматривал их, ответил, что эти механизмы могут быть приняты только после изучения комиссией, избранной из числа членов Академии Наук. Однако, он, то бишь Линьер, не имел никакой возможности доверить свой секрет такому большому количеству людей, а потому и решил явиться со своей машиной в наши края, надеясь, что ему удастся сохранить свой секрет в неприкосновенности. Я посчитал необходимым переговорить с ним лично, чтобы понять насколько серьезно это предприятие и действительно ли подобная машина может пригодиться нам для очистки наших портов и рек. Однако, его ответы были столь неуверенными и в них сквозило столь мало способности, что я сразу же понял, что он не знаком даже с основами механики. Однако, он завершил сооружение этой машины в близлежащем городке Вурбург и пригласил меня несколько месяцев тому назад посмотреть на ее испытание в действии, которое нельзя назвать успешным... (еле дует описание машины).

Однако, имеется еще одно изобретение, которое обещает быть весьма полезным. Это — насос с гораздо меньшим трением, нежели обычный. Но мне кажется, что речь идет о том же самом, что используется в Безансоне вот уже несколько лет.

Господин Линьер, убежденный в огромном практическом интересе, просил у меня разрешения написать Вам об этих изобретениях и переслать Вам чертежи, которые по этому поводу он вручил мне, их же я и прилагаю. Вы найдете в них просьбу к королю, патент на изобретение, а также обзорные материалы, касающиеся этих изобретений. Помимо всего прочего, эти бумаги содержат в себе перевод выдержки из Резолюций Общественного Собрания Голландии по поводу этих машин, список старых механизмов и сравнение их характеристик с достигнутыми результатами новой машины, изобретенной господином Линьером. Однако, последняя бумага кроме расчетов и исчислений (которые, на мой взгляд, к тому же сфабрикованы) в себе ничего не содержит, в чем я мог убедиться во время испытаний. Поэтому я и не намерен доверять этому изобретателю и его машине. Господин Линьер остановился в Вене, и если Вы полагаете необходимым послать ему какой-либо ответ на этот счет, я с радостью немедленно передам ему Ваш ответ...

Д'Аффри.

 

Номер 793. Фолио 299.

Граф Д'Аффри герцогу Шуазельскому. (Незашифрованно.)

Гаага, 23 марта, 1762 год.

 

Милостивый Государь.

...Так называемый граф Сен-Жермен, оказавшийся в этих краях два года тому назад и пытавшийся убедить всех в своих будто бы достоверных полномочиях к проведению переговоров между нами и Англией, и на чей счет я получил распоряжение дискредитировать его как самозванца, продолжает с тех пор блуждать по провинциям республики и их окрестностям под вымышленными именами и тщательно скрываясь. Однако, в течение последних нескольких дней мне довелось узнать, что под именем амстердамского купца Нобле он приобрел имение в Гюльдере, под названием Хуберк, которое было продано графом Велдерном, и за которое он еще не доплатил примерно тридцать тысяч франков французских монет. Я счел своим долгом проинформировать Вас об этом факте и спросить Вас, не пожелает ли Его Величество, чтобы я вновь принял меры против этого человека и составил новое Представление Общему Собранию? Или же Его Величество считает, что мне лучше оставить его в покое, поскольку главная цель моих действий по дискредитации этого человека была достигнута с таким успехом, что он не осмеливается отныне показываться в обществе и вынужден поэтому исподтишка дурачить народ своими химическими секретами, которые, якобы, способны продлевать жизнь.

Д'Аффри.

 

Номер 311. Фолио 327.

Герцог Шуазельский — господину Д'Аффри. (Незашифрованно)

Версаль, 10 апреля, 1762 год.

 

...мы наказали так называемого графа Сен-Жермена за дерзость и самонадеянность. Отныне же нам следует оставить этого авантюриста наедине с всеобщим недоверием, кое он сам, своими же действиями, и заслужил...

 

Номер 506. Фолио 54.

Министр Иностранных Дел — господину Д'Аффри. (Номер 245) Версаль, 25 января, 1761 год.

 

...упомянутая Вами статья в брюссельской газете от 12 числа буквально восхваляет графа Сен-Жермена, или же авантюриста, носящего его имя. Впрочем, это упущение следует возложить на управляющего газетой, замещавшего издателя, пока тот находился в Париже.

Меня особенно поразил факт, что издатель газеты был верно информирован о послании, которое Вы получили от маршала де Белл-Изля по поводу графа Сен-Жермена...

 

Приложение 3

Из деловых бумаг господина Бентинка де Ровна, обнаруженных во дворцовых архивах Ее Высочества королевы Голландии (перевод с голландского)

 

Воскресенье, 9 марта, 1760 год. Он (Сен-Жермен) сказал мне..., что со стороны Англии никаких препятствий к подписанию мирного договора не ожидается, однако, препятствий вполне можно ожидать от Франции... Король Франции, госпожа де Помпадур, весь двор и вся страна искренне желают мира. Ни один человек, по его мнению, не способен помешать этому, кроме герцога Шуазельского, расположившего к себе венский двор (королеву Венгерскую)... Далее он сказал, что сумятица и бедствия, которые охватили Европу, обязаны своим происхождением Версальскому Договору 1756 года... содержавшему секретную статью, согласно которой Фландрия уступалась Инфанте в обмен на Силезию, которая в дальнейшем была покорена и передана во владения королевы Венгерской... По его убеждению, есть только один выход из создавшегося положения — заключение мирного договора между Англией и Францией. Он также добавил, что обычно "Прелиминарии, Конгрессы и Конференции" забывают обсудить какие-нибудь важные мелочи, что ведет к возобновлению войны, одна только мысль о которой заставляет вздрагивать порядочных людей. Он считает, что мирный договор, выгодный как Франции, так и Англии, может основываться на честности обеих сторон, а это, в свою очередь, может произойти, если стороны будут представлены честными людьми, которым выразят доверие народы обеих держав. Затем он повторил, что король и госпожа де Помпадур стремятся к миру. Однако, и король Англии желает того же, а вместе с ним граф Гранвилль (Чарльз Форонсхед) и герцог Ньюкаслский (когда же речь зашла о Честерфилде, он сказал уверенно, испытующе глядя мне в глаза и желая, видимо, знать мою реакцию: "Честерфилд — досужий болтун"). Господин Питт, по его уверению, с ними заодно, хотя когда-то их интересы не совпадали. Этот господин не обладает достаточным авторитетом у короля... Затем он сказал, что шотландец по имени Краммон, житель Парижа, получил письмо из Амстердама от мистера Невиля с просьбой о встрече. Вскоре Краммон получил другое письмо, на этот раз — из Лондона, которое попало к нему через Брюссель. Оно содержало в себе некоторые предположения по поводу заключения сепаратного мирного договора между Францией и Англией. По его словам, эти предположения исходили от герцога Ньюкаслского и лорда Гранвилля. Он признался, что содержание этого письма стало ему известно от госпожи де Помпадур (при этом он, кстати заметил: "...Она была в постели"). Она очень обрадовалась и попросила его упомянуть об этом письме господину Шуазелю. Он сначала отказывался, но затем уступил, так как господин Шуазель не хотел ничего слушать и отвергал все подряд.

...вспоминая об Амстердаме, Сен-Жермен упомятул о величественных размерах города, о многочисленности населения, о сокровищах, сосредоточенных в нем, о бойкой торговле, о преимуществах жизни в Амстердаме по сравнению с Лондоном, Парижем и остальными городами земного шара.

Вторник, 11 марта, 1760 год. Он сказал мне, что подробно проинформировал госпожу де Помпадур о нашей беседе.., а также о том, что написал министру по этому же поводу. На вопрос, как может министр отреагировать на это, он ответил с улыбкой, но в то же время демонстрируя свою нерасположенность к шуткам, что в Версале скоро произойдут перемены, которые затронут и господина Шуазеля, и поэтому он не сможет больше мешать подписанию мирного договора.

Среда, 12 марта, 1760 год. Он сообщил, что разговаривал с Д'Аффри обо мне и заявил в беседе с ним, что тот сделает большую ошибку и нанесет непоправимый ущерб интересам своего начальства, если будет меня игнорировать.

Воскресенье, 16 марта, 1760 год. В целом беседа была настолько насыщена фантастическими историями, что, если учесть то впечатление, которое на меня оказала его необычная натура, и те обстоятельства, о которых мне рассказали господа Йорк и Д'Аффри (эти факты имели отношение к его взаимоотношениям с королем и госпожой Помпадур), то можно понять мое желание предварительно исследовать предмет будущего разговора, чтобы не стать жертвой обмана со стороны тех, кому результат этого дела не безразличен по корыстным мотивам, а если этого не избежать, то, чтобы выйти из этого дела без потери репутации. В то же время я должен был максимально вникнуть в суть предприятия, что само по себе и есть моя главная задача, поскольку все пытаются либо меня запутать, либо вовсе отстранить от этого дела. Руководствуясь такими соображениями, я незаметно вынудил его ответить на интересующие меня вопросы, что он сделал без раздумий и, как мне показалось, охотно... (Он говорит, как "трещотка" — хотя я бы не сказал, что он один из них). Я довольно спокойно внимал его рассказам о несчастьях многих народов, пока он не завел разговор о моих соотечественниках. С моей стороны речь о мире велась исключительно из гуманистических соображений, я понимал и разделял личное горе короля о бедах французской нации, которые он (Сен-Жермен) достаточно ярко сумел обрисовать, так что создалось впечатление о его исключительной осведомленности в этом вопросе. Он говорил со мной о людях с таким знанием психологии, что я, в конце концов, решился поделиться с ним своими надеждами, слухами и всякими историями, абсурдными и смешными, которые часто становятся предметом дипломатических докладов... Я всячески старался поддержать разговор, чтобы дать ему высказаться (что не составляло особого труда!), — и он говорил много и охотно...

Среда, 26 марта, 1760 год.

...Он решил в понедельник нанести визит господину Д'Аффри, намекнувиюму на получение ответа из Версаля с распоряжениями сообщить ему (Сен-Жермену), что положение его при дворе заметно пошатнулось после письма к госпоже де Помпадур. Он слишком запутался в своих делах! Именем короля ему (Сен-Жермену) прямо указали на то, чтобы он не вмешивался не в свои дела! По его словам, Д'Аффри угрожал ему, вынуждая к бегству, а также заявил, что ему запрещено видеться с ним (Сен-Жерменом) и предписано отказать от дома! Выслушав все это до конца, он (Сен-Жермен) ответил, что "если кто-то и находится в затруднительном положении, то это господин Д'Аффри... что же касается распоряжений от имени короля, то он (Сен-Жермен) не является подданным Его Величества, поэтому король вообще не имеет никакого права приказывать ему. Кроме того, он уверен в том, что господин Шуазель написал все это сам, а король, вероятнее всего, даже не знает об этом! Если же ему предъявят распоряжение, составленное лично королем, то только тогда он поверит его подлинности, но не иначе..." Он (Сен-Жермен) сказал мне, что написал для господина Д'Аффри "Памятную записку", которую он прочитал мне вслух. Когда он закончил чтение мы не удержались от смеха, предвкушая какое впечатление должен произвести на Д'Аффри этот документ. Последнего он назвал глупцом, бедолагой, и сказал, что "бедняга Д'Аффри взял себе в голову, что может напугать меня. Однако,., он не на того напал, ибо я не обращаю внимание ни на лесть, ни на ругань, ни на угрозы, ни на обещания. У меня нет иных целей, кроме блага человечества, которому я буду служить по мере моих сил. Король хорошо понимает, что я не боюсь ни Д'Аффри, ни Шуазеля".

Четверг, 27марта, 1760 год.

Граф Сен-Жермен сказал мне по секрету, поскольку "не желает ничего скрывать от меня", что провел этот день в обществе господина Йорка, который показал ему ответы герцога Ньюкаслского, господина Питта и лорда Холдернесса из Англии, датированные двадцать первым числом, которые дошли до него двадцать пятого. Эти письма касаются тем, которые затрагивает господин Йорк в своей корреспонденции к ним, в частности, бесед с Сен-Жерменом. Затем он прочитал мне три маленькие заметки. В одной из них господин Йорк выражает свое желание побеседовать с ним и сообщает, что может потребоваться от графа для доверительной беседы. Кроме безупречной репутации сторон... конкретно требовалось, чтобы он (Сен-Жермен) был "официально уполномочен" или что-то в этом роде, так как тогда обстоятельства не будут препятствовать ведению открытого диалога.

Он (Сен-Жермен) сказал мне, что господин Йорк ознакомил его с оригиналами писем вышеупомянутых министров. Почерк этих людей, кроме господина Питта, был ему знаком. Содержание писем составляли, в основном, хвалебные эпитеты по отношению к адресату...

...Несмотря ни на что, господин Д'Аффри ныне беспомощен, и он (Сен-Жермен) взял в свои собственные руки все дела по заключению мирного договора. Единственным препятствием на его пути все еще остается господин Шуазель, который, тем не менее, "безусловно потерпит крах, явно перегибая палку в деле поиска выгоды как для всей Европы в целом, так и для Франции в частности". По этому поводу я заметил, что не мешало бы иметь в своих руках нечто, что могло бы сдерживать активность господина Шуазеля. Он спросил меня, что я думаю по этому поводу (как будто я мог знать все тайны французского двора, а также слабые и сильные стороны этой нации!). Я ответил, что "...именно на его плечи ляжет вся тяжесть поиска выхода из создавшегося положения" и так далее... Он, видимо, не удовлетворился моим ответом и сказал, что от Шуазеля, которого нельзя сбрасывать со счетов, не следует ждать ничего конструктивного, ибо трудно предположить, что он искренне желает мира...

Понедельник, 31 марта, 1760 год. ...Он сказал мне, что у него есть нечто, что "повергнет господина Шуазеля во прах", ибо все честные люди Франции искренне желают мира... Только один господин Шуазель по-прежнему хочет продолжать войну... Однако, в его распоряжении имеется мощное оружие против Шуазеля, которое упоминается в письмах господина Йорка (оригиналы этих писем находятся у него). Это средство можно при необходимости использовать в игре против господина Шуазеля, который для него не страшен... Он также сказал, что господин Д'Аффри — бессловесный раб господина Шуазеля... он добавил, что господин Шуазель не осмелится скрывать письма, о которых уже известно госпоже де Помпадур и маршалу де Белл-Излю.

Пятница, 14 апреля, 1760 год. Глава правительства (Штайн) сказал мне, что от господина Д'Аффри он узнал о полученных распоряжениях господина Шуазеля по поводу господина Сен-Жермена, которые требуют, главным образом, того, чтобы тот отказался впредь от попыток заключения мирного договора... Эти распоряжения также предписывают ознакомить господина Сен-Жермена с их содержанием и предупредить его, что если он будет упорствовать в своем вмешательстве в дела мира и войны, то его, безусловно, по возвращении во Францию упрячут в темницу... Секретарь Фагель сказал мне то же самое, добавив, что об этом "он узнал только этим утром"... В тот же день господин Сен-Жермен обедал у меня и сказал, что "господин Д'Аффри довел до его сведения полученные распоряжения и ознакомил его с письмом господина Шуазеля". Он ответил, что подобное заявление "не может запретить ему вернуться во Францию, ибо эти распоряжения не могут быть приведены в исполнение.., так как они исходят исключительно от господина Шуазеля.., а господина Йорка он знает с детства, семнадцать лет тому назад он был желанным гостем в доме Йорков". Господин Д'Аффри пытался запретить ему посещать мой дом, где Сен-Жермен был довольно-таки частым гостем. Он "не собирается отказываться от моего гостеприимства, покуда оно не иссякнет с моей стороны". Господин Д'Аффри вместе с письмом от господина Шуазеля показал ему и другое, которое он (Сен-Жермен) лично написал обо мне госпоже де Помпадур. По его мнению, оно, несомненно, было украдено Шуазелем у маркизы. Упомянул он и о том, что в антипатии к моей персоне господина Д'Аффри кроется причина недоверия ко мне со стороны Франции... Казалось, что эти распоряжения его нисколько не беспокоят, и еще меньше он опасается господина Шуазеля!... Во всяком случае, как мне кажется, вопрос остается открытым. По всей видимости, Франция снова стоит на пороге войны, а если это произойдет, то он (Сен-Жермен), безусловно, отправится в Англию, чтобы на месте решить, что следует предпринять в дальнейшем.

Вторник, 15 апреля, 1760 год. Глава правительства сообщил мне, что господин Д'Аффри показывал ему распоряжения, полученные прошлой ночью и объявляющие господина Сен-Жермена "бродягой без рода и племени", а также то, что все им сказанное не должно приниматься на веру! Против него могут быть выдвинуты обвинения, которых будет достаточно для ареста и сопровождения под конвоем в Лилль, откуда он будет отправлен во Францию и посажен там в темницу... Я изложил ему свою точку зрения, согласно которой господин Сен-Жермен прибыл в эту страну из другой страны, как и всякий гражданин этого государства надеясь на то, что Закон защитит его честь и достоинство. Он же не совершил ничего такого, что могло бы лишить его поддержки цивилизованного государства, я имею в виду такие преступления, как убийство, отравление и так далее. Право убежища считается в этой республике священным правом... С этим он согласился, однако, был весьма озабочен настойчивостью Франции в этом вопросе... Я отправился к секретарю, и он в присутствии главы правительства сказал мне, что к нему приходил господин Д'Аффри и сообщил... (впрочем повторил то же самое, что до этого он рассказывал главе правительства),... а тот посоветовал ему (Д'Аффри) обратиться к правительству и так далее. Однако, считает он, что правительство не выдаст человека, который проживает в этой стране, доверившись покровительству этой страны, и против которой он не совершал никакого отвратительного преступления, вынуждающего эту страну лишить его оказываемого покровительства...

Среда, 16 апреля, 1760 год. ...я сказал главе правительства, что господин Сен-Жермен покинул страну, чему тот был весьма рад...

Среда, 16 апреля, 1760 год.

Я рассказал господину Йорку то, что только что услышал о господине Сен-Жермене, ожидая, что тот будет защищать его, ибо господин Йорк начал переговоры с господином Сен-Жерменом и весьма его обнадежил. Я сам видел оригиналы его писем к господину Сен-Жермену. Они показались мне весьма дружелюбными. Однако, вместо защиты господина Сен-Жермена господин Йорк напустил на себя гордый и неприступный вид, сказав мне, что он "весьма рад был бы видеть господина Сен-Жермена в руках полиции". Это поразило меня до глубины души. Очень деликатно и осторожно, чтобы не обидеть его, я высказал ему свое мнение по этому поводу. Однако, господин Йорк продолжал упорствовать, говоря, что "он умывает руки, и дальнейшая судьба господина Сен-Жермена его не интересует", и отказался выдать мне паспорт для пакетбота, который я у него просил.

Я продолжал настаивать в своей просьбе, и господин Йорк сказал в конце концов, что если я прошу у него паспорт в виде частного одолжения, то в таком случае он отказать мне не в состоянии, исключительно "благодаря моему положению". Я согласился. Мы оба пришли к выводу, что господин Д'Аффри может причинить нам кучу неприятностей, которых можно было бы избежать, позволив господину Сен-Жермену покинуть эту страну. Господин Йорк тогда вызвал своего секретаря и попросил того приготовить паспорт. Он завизировал его и отдал мне незаполненным с тем, чтобы господин Сен-Жермен мог вписать туда собственное имя или же любое другое, для того чгобы избежать преследования со стороны господина Д'Аффри и его подчиненных. Я забрал паспорт, не показав господину Йорку, до какой степени я был ошеломлен и возмущен тем, чему оказался свидетелем.

Четверг, 17 апреля, 1760 год. Глава правительства сообщил мне письменно, что его посетил господин Д'Аффри, чтобы выразить свое возмущение моим поведением. Д'Аффри сказал, что ему обо всем стало известно. Например, то, что я был у господина Сен-Жермена с десяти часов вечера до глубокой ночи, что рано утром возле дома появилась карета с четырьмя лошадьми и моим слугой на козлах, что господин Сен-Жермен забрался в эту карету и уехал, а также то, что вследствие этого он (Д'Аффри) не смог выполнить полученный им приказ.

Пятница, 18 апреля, 1760 год. Несколько месяцев тому назад господин Йорк очень горячо рекомендовал мне некоего господина Линъера, прибывшего в эту страну с целью получить патент на изобретенную машину... Господин Д'Аффри во время визита ко мне, разглагольствуя о Линьере, вскользь как бы упомянул о том, что тот был связан неким образом с господином Сен-Жерменом. Это имя сразу же вызвало мое любопытство, ибо я много слышал о графе в Англии, где он пробыл сравнительно долгое время и был вхож в самое изысканное общество. Никто доподлинно не знал, кто он на самом деле. Этот факт, впрочем, меня не удивил, ибо в Англии практически нет тайной полиции. Но все же весьма примечательно то, что и во Франции, где ситуация с тайным сыском иная, о нем практически никому ничего не известно. Господин Д'Аффри сказал мне, что во Франции только королю ведомо его настоящее происхождение. А в Англии, как ему кажется, только герцог Ньюкаслский знает о нем больше остальных. Я изложил господину Д'Аффри кое-какие подробности, которые слышал о господине Сен-Жермене, относительно его манер, богатства и величия, аккуратности в расчетах по задолженностям и огромных денежных суммах, которые он тратил во время остановки в Англии, где жизнь, по общему уверению, очень дорога и так далее. Господин Д'Аффри заметил, что этот граф чрезвычайно примечательный человек, за которым тянется шлейф небылиц, одна нелепее другой. Рассказывают, например, что он обладает Философским Камнем, что ему сто лет, хотя и выглядит он всего лишь на сорок и так далее. Я спросил его, знает ли он его лично, на что он ответил: да, он встречался с ним у принцессы де Монтобон. Этот граф является уважаемой и известной персоной в Версале и часто посещает госпожу де Помпадур. Стоит добавить, что он в высшей степени роскошен и величествен... и кроме всего прочего он обладает безграничной щедростью и вовсю раздаривает картины, драгоценности и всякие курьезные штучки. Много еще он рассказал мне, однако, подробности я не запомнил. Из памяти вылетел и остальной диалог, в том числе и мои вопросы к нему...

Возвращаясь мысленно к нашему разговору, мне кажется, что он также как и я недоумевал тогда над тем, как получилось, что в результате произошедших событий граф Сен-Жермен получил подобное реноме в Англии и во Франции, ибо во всех историях о нем нет и намека на проступки, которые могли бы послужить причиной для нападок, которым он подвергался... Мне хотелось бы упомянуть об этом в беседе с господином Йорком... Йорк говорил о нем как о человеке весьма добродушном и обаятельном, которому удалось каким-то образом завоевать доверие госпожи де Помпадур и заслужить награду от короля — замок Шамбор...

Он заметил несколько позже, что с господином Сен-Жерменом он познакомился в Гааге, куда прибыл из Амстердама... Это было в марте, когда Сен-Жермен явился ко мне с визитом, уступив просьбам Линьера (которого Бентинк де Роон уговорил-таки познакомить его с графом). Его речи очаровали меня. Беседа была в высочайшей степени яркой, содержательной и изобиловала рассказами о разных странах, которые ему удалось посетить... Все в ней было для меня чрезвычайно интересно.., я был приятно поражен его суждениями о людях и местах, мне известных. Его манеры были изысканны и свидетельствовали о прекрасном воспитании и образованности. Из Амстердама он приехал вместе с госпожой Гельвинк и господином А. Хоупом. Майор Хасселаар пригласил его остановиться у себя. В Гааге же семейство Хасселааров рекомендовало его господину де Селе. Они же познакомил Сен-Жермена с госпожой де Билан и многими другими. В день рождения принца Оранского, отмечавшийся при Старом Дворе, (сообщив его имя в парадной), я взял его с собой на бал, где его тут же забросали вопросами Хасселаары, госпожа Гельвинк, госпожа Билан и другие.

На следующий день после бала он намеревался нас покинуть и нанял экипаж из Амстердама, чтобы отвезти домой двух сопровождавших его дам. Однако, они упросили остаться ею еще на три-четыре дня. В течение этого времени он ежедневно вплоть до самого отъезда в Амстердам встречался с господином Д'Аффри и обедал в его доме. Мне довелось несколько раз беседовать с ним, впрочем о чем шла речь я не могу припомнить... следует заметить, что в тот промежуток времени (между днем спустя после бала и днем, на который был назначен его отъезд) господин Д'Аффри (наивно полагавший, что в этот-то день граф и должен непременно уехать) посылал ему провизию и вино, которые могли бы пригодиться в длительном путешествии, причем делал это ежедневно, вплоть до дня действительного отъезда. Я сам тому свидетель, ибо присутствовал при отправке со слугой господина Д'Аффри этих продуктов...

Таким образом господин Сен-Жермен многократно вводил в заблуждение господина Д'Аффри, всякий раз заезжая к нему домой на обед...

Мне пришлось лично отправиться к графу Сен-Жермену и посоветовать ему поторопиться с отъездом, ибо это в его же интересах. Я сказал ему, что у меня есть информация, не из первых, правда, рук, о том, что господин Д'Аффри получил распоряжение с требованием его ареста и дальнейшего сопровождения под конвоем к французским границам с последующей выдачей Франции, чтобы там заключить его пожизненно в темницу.

Он был удивлен, и не столько распоряжениями господина Шуазеля, сколько дерзостью господина Д'Аффри, который намеревался проделать операцию, противоречащую законам этой страны. Он забросал меня вопросами по существу дела, оставаясь при этом чрезвычайно хладнокровным. Я не стал углубляться в тонкости ситуации, ибо о многом из того, что он хотел знать, я мог только догадываться. Я только заметил, что времени для разговоров у нас остается совсем немного, и поэтому ему необходимо до завтрашнего утра сделать все необходимые приготовления, ибо даже если господин Д'Аффри кое-что и задумал против него, то вряд ли он сможет начать действовать раньше десяти часов следующего утра. Значит, у него (Сен-Жермена) есть еще время для подготовки и осуществления своих контрпланов.

Поэтому мы сразу же принялись обсуждать план его отъезда и его направления...

Я предложил ему свои услуги в организации отъезда... Что же касается второго, я намекнул ему на Англгю. За этот план говорили: географическая близость этой страны, ее законы, Конституция и благородство населяющего эту страну народа... На том и порешили. Я сказал ему, что добуду для него паспорт у господина Йорка, ибо без этого документа он не сможет вступить на борт пакетбота. А так как судно отправлялось в море на следующий день, я сказал, что будет разумно, если он отправится в Хелеветслюис и сделает это как можно быстрее. Только быстрота может избавить нас от неприятной встречи с господином Д'Аффри и так далее... Вечером, часов в семь или восемь, я приехал к господину Сен-Жермену и вручил ему паспорт. Он снова задал мне много вопросов. Я старался избегать ответов, умоляя его думать прежде всего о настоящем моменте, чем задавать бессмысленные вопросы в создавшемся положении. Он решил, наконец-таки ехать, а так как никто из его слуг не знал ни языка, ни дорог, ни нравов страны, он попросил меня отправить с ним одного из моих, на что я с радостью согласился... И более того, я нанял экипаж, запряженный четырьмя лошадьми, для поездки в Лейден и приказал подать его к моему дому в четыре тридцать следующего утра. Затем я приказал одному из моих слуг захватить по пути графа Сен-Жермена и оставаться с ним до тех пор, пока тот не решит отправить его обратно...

(Далее следует слово в защиту его (Бентинка) поведения, оправдывающее насущность участия в тайных переговорах).

Если бы граф Сен-Жермен был также осмотрителен, как и ревностен, то, я полагаю, ему удалось бы способствовать началу мирных переговоров. Однако, он излишне полагался на собственные силы и намерения и не составил себе никакого, пусть даже и плохого, мнения о тех людях, с которыми ему приходилось иметь дело. Более всего графа Д'Аффри задело то подчеркнутое выражение в письме господина Сен-Жермена госпоже де Помпадур. (Об этом я узнал от людей, видевших это письмо собственными глазами)... За свое поведение я готов отчитываться лишь перед Всевышним и моим Властелином... А за происходящее в моем доме.., за людей, с которыми я встречаюсь и которых приглашаю в свой дом, я не должен и не собираюсь никому давать отчета. Ибо вот уже тридцать лет я состою членом Вельможного Собрания и никогда не был замешан в связях с авантюристами или самозванцами, и никогда не принимал у себя никаких мошенников. Господин Сен-Жермен появился в этой стране с весьма хорошими рекомендациями, и я встречался с ним по той простой причине, что мне нравится его общество и беседы с ним. Он в высшей степени достойный и изысканный собеседник, речь которого весьма привлекательна и разнообразна. Взглянув на него всего лишь один раз, сразу же убеждаешься в прекрасном его воспитании. Действительно, мне неизвестно, кто он такой, однако, по словам графа Д'Аффри, Его Христианнейшее Величество тоже знает этого человека. И, слава Богу! Для меня этого вполне достаточно! Если господин Сен-Жермен соизволит вернуться в Гаагу, я, безусловно, снова попытаюсь встретиться с ним, невзирая на запреты со стороны ли правительства Голландии или же знакомых мне людей, которые могут попытаться убедить меня в том, что этот человек не достоин моего общества.

Пятница. 25 апреля, 1760 год. Я слышал, что господин Сен-Жермен находится ныне в Дижоне и живет там очень роскошно. Губернатор граф де Таванн отправил ко двору послание с просьбой о дальнейших распоряжениях по поводу Сен-Жермена... ибо он, то бишь губернатор, "не знает, кто он такой"... Полученный им ответ содержал в себе наказ проявить к графу Сен-Жермену внимание, должное человеку его положения, и позволить ему жить, как он того пожелает.

 

Приложение 4

Выдержки из Воспоминаний Харденброка

(издание Исторического Общества Утрехта), том I, стр. 220; перевод с голландского.

 

Апрель, 1760 год.

Я слышал, что господин Роон (Бентинк) поддерживал отношения с презренными англичанами, среди которых был некий казначей по имени Наджент, хотя граф Сен-Жермен, ныне отсутствующий, и считал того горячим сторонником Франции.

 

Май, 1760 год.

Дубле рассказал мне о том, что он узнал от Хомпеша. "...Этот самый Роон несколько раз тайно беседовал с так называемым графом Сен-Жерменом, после чего тот явился к французскому послу и заявил, что Роон оказывается не столь дружественно настроен по отношению к Англии, как предполагалось ранее. И он (граф Сен-Жермен) написал по этому поводу во Францию, сообщив, кому следует, что услуги этого весьма влиятельного человека могут оказаться в высшей степени полезными для страны". В конце концов, господин Д'Аффри ответил на бесконечные обращения графа Сен-Жермена, сказав, что он "хорошо знает господина Роона, который, будучи зависим от Англии, вряд ли в состоянии оказать какие-либо действительно ценные услуги Франции." Вследствие этого он (господин Д'Аффри) настоятельно попросил его (господина Сен-Жермена) воздержаться от дальнейших посещений дома этого человека.

После этих событий из Франции поступило распоряжение с требованием арестовать графа Сен-Жермена. Ему каким-то образом удалось узнать про это, и он исчез... в экипаже с одним из слуг Роона, имея при себе паспорт, который он получил через все того же Роона от господина посланника Йорка. Последний выдал документ в "чистом виде", а господин Роон сам заполнил его, неоднократно повторив, что Франция в этом деле ведет себя как "интриганка".

 

20 марта, 1762 год.

Мне сообщили, что так называемый граф Сен-Жермен обитает ныне в Уббергене близ Нимега. Помимо всего прочего, он владеет землями в окрестностях Цутфена, у него есть громадная лаборатория (в принадлежащем ему доме), где он уединяется иногда на целые дни. Он умеет окрашивать материалы, такие, например, как кожа, в прекрасные цвета всевозможных оттенков. Он — великий философ и большой любитель природы, а, кроме того, и блестящий собеседник. По всей видимости, он весьма добродетелен. По внешности он похож на испанца благородного происхождения. С искренним чувством говорит он о своей покойной матери. Иногда он подписывается именем "Принца д'Еса". Он весьма охотно оказывает содействие в развитии промышленности республике. Однако, его планы не касаются какого-либо конкретного города, ибо Амстердам делал ему очень выгодное предложение, одним из условий которого было единоличное обладание этим городом всех его талантливых изобретений. Он также оказал большую услугу Гронсфелду, помогая ему готовить краски для фарфорового завода в Веспе. Он поддерживает дружеские отношения с господином Рооном, у которого часто бывал с визитом и с которым ныне переписывается. Кроме того, он ведет обширную переписку с зарубежными державами. Его знают все дворы Европы. Принц Уэльский, известный своим скверным характером, дурно обошелся с ним. Однако, он (Сен-Жермен), будучи невиновным, был выпущен на свободу и реабилитирован. Он переписывается со многими влиятельными людьми Франции, очень высоко отзывается о достоинствах госпожи де Помпадур, часто посещает Амстердам, где несколько раз встречался с господином Хассе-лааром. Он обладает большой коллекцией очень красивых драгоценных камней, в их числе есть рубины, сапфиры, изумруды и бриллианты. Говорят, что он знает, как придавать блеск чистой воды всем без исключения бриллиантам, а также как изменять их цвет, делая его приятным для созерцания. Он весьма великодушен, обладает обширными поместьями в различных частях Германии, останавливается в лучших домах Амстердама и рассчитывается везде и всегда очень щедро.

 

Приложение 5

Масонские документы Ложи Великого Востока Франции.

Каталог опубликованных работ и рукописей, составляющих Масонскую Библиотеку Ложи Великого Востока Франции, 1882 год. Номер 498.

 

Список членов Ложи Общественного Согласия Святого Иоанна Экосского, которая прежде называлась Ложей Справедливости, а еще ранее — Ложей Святого Лазаря, состоявших в ней в период с 18 августа 1775 года по 19 января 1789 года.

Рукописи с подписями, которые следуют в таком порядке:

 

Паскье

Сен-Жермен

Лорд Элех

Броньяр

Руссо

Председатель Гвардии

Сепор Монтескье

Сен-Жорж

Тедон

Гримальди Монако

и другие.

(Очень важный документ. Он повествует о неизвестных ранее событиях и указывает на высоту духовного идеала, который выдвигался этой Ложей.

Названия Святого Лазаря, Справедливости и Общественного Согласия, которые носила эта Ложа, указывают на общность идей).

(Выдержки сделаны господином Л.А. Лангевелдом, Париж, 31 мая, 1906 год.)

 

Приложение 6

Дополнительные сведения из "Записок Митчелла".

 

Том XV. Депеши лорда Холдернесса и так далее 1760 г.

(Блэкмор).

Генерал-майору Йорку. (Секретно).

Уайтхолл, 21 марта, 1760 год.

 

Сэр.

Его Величество просит ознакомить с этим секретным посланием графа Сен-Жермена. Передайте ему, чтобы он предпринял все необходимые меры предосторожности при отправке донесения о пожеланиях короля ко двору Франции.

 

Джозеф Йорк — графу Холдернессу. (Секретно).

Гаага, 25 марта, 1760 год.

 

Милостивый Государь.

Сегодня я получил посланное с нарочным Ваше секретное письмо от двадцать первого числа. Вы, вероятно, понимаете, каким счастьем было для меня узнать об одобрении Его Величеством моей тактики в переговорах с графом Сен-Жерменом. Я благодарен Вашей Милости за предоставленную информацию, ибо, как Вы понимаете, при приближении к делам такого характера всегда возникают определенные опасения. Имея ныне ясные и исчерпывающие распоряжения Его Величества, я сию же минуту приступлю к их исполнению, и сегодня же вечером начну действовать. Я дам знать господину Сен-Жермену, который находится сейчас в Амстердаме, о том, что у меня есть для него новости. Я постараюсь, по возможности, ясно и доходчиво, объяснить ему все то, что Вы мне предписываете, и попытаюсь вести разговор вокруг той стороны дела, по поводу которой я уже имею указания, уходя от обсуждения вопросов, пока не оговоренных инструкцией Его Величества. Во всяком случае, Вы будете немедленно проинформированы обо всех подробностях диалога. Имею честь оставаться с неизменным к Вам великим уважением...

 

Граф Холдернесс генералу Йорку. (Секретно).

Уайтхолл, 28 марта, 1760 год.

 

Сэр.

По тону Ваших писем и других источников информации Его Величество понял, что герцог Шуазельский является наибольшим из всех влиятельных лиц Версальского двора противником мирных переговоров. За это говорит его приверженность к союзу с Австрийской короной. Однако, не имея возможности открыто противостоять набирающему силу движению за мирное урегулирование конфликта и, в то же время, опасаясь окончательно лишиться в случае поражения места за столом переговоров, он предписал господину Д'Аффри действовать и говорить в той манере, которую мы уже имели с вами почувствовать. Надеясь на то, что это (мирные переговоры) произойдет не скоро, он, по всей видимости, будет прилагать все усилия к тому, чтобы их предотвратить, уполномочив начать переговоры человека, заведомо не способного к их проведению, и постарается сделать все возможное, чтобы он оставался в центре событий до приезда господина Фуэнтэса, который ожидается не ранее, чем через два месяца. Однако, несмотря на то, что господин Шуазель пытается навязать королю свою точку зрения, монарх разумно полагает, что предложение господина Д'Аффри невозможно не поддержать, и что ему следует послать такой же ответ, что и накануне господину Сен-Жермену. И, как Вы уже успели заметить из моих писем, эти обстоятельства не меняют сути намеков господина Д'Аффри на то, что следовало бы кого-то направить в Лондон. Вам надлежит заметить, что король не будет препятствовать этому, если, конечно же, будет выбрана подходящая особа для выполнения этого поручения. Однако, Его Величество не хочет назначать на пост официального представителя Франции никого из своих подданных. Господин Данн кажется наиболее подходящим для этого поручения, тем более, что здесь он на плохом счету. Прецедент же с господином Уоллом совсем другого рода, и если даже принять это во внимание, то Его Величество все равно будет склонен считать этот случай исключением из правила. Король вполне допускает, что граф Сен-Жермен уполномочен вести с Вами переговоры, и даже то, что его миссия не известна герцогу Шуазельскому. Однако, по всей видимости, министр расценивает ответ господину Д'Аффри формальным обращением Его Величества к тем лицам, которые имеют влияние на господина Сен-Жермена. Поэтому король полагает, что им обоим (Сен-Жермену и Д'Аффри) следует дать единый по форме ответ. Однако, король не желает пренебрегать кем-либо из них. Следовательно, Вам предстоит при первой же возможности вступить в переговоры с господином Д'Аффри. Это письмо, как и прочая корреспонденция, написано в мнимой манере. Поэтому Вы можете прочитать его этому господину и даже показать строки, которые подчеркнуты мной.

 

Джозеф Йорк графу Холдернессу. (Секретно).

Гаага, 28марта, 1760 год.

 

Милостивый Государь.

Вчера утром, узнав о моем желании переговорить, ко мне явился граф Сен-Жермен. Я открыто выразил ему свое мнение по поводу невозможности дальнейшего углубления в детали обсуждаемого нами вопроса, пока он не предъявит мне истинные доказательства своих полномочий со стороны Его Христианнейшего Величества, которых требует сложившаяся ситуация. Я сказал, что являюсь уполномоченным для ведения подобных дел. А он — нет. Поэтому все, им сказанное, не может быть принято всерьез. Те же заявления, что сделал я, подкреплены авторитетом моего короля, интересы которого я представляю. На этом я упорно настаивал, предоставляя ему тем временем возможность изыскать средства для вступления в переговоры, и тем самым я точно выполнил указания, содержащиеся в Вашем секретном письме от двадцать первого числа. Затем я добавил, что, очевидно, двор Франции не имеет единого мнения на этот счет. Со своей стороны, мы не могли бы иметь дело с несколькими представителями, среди которых были бы как уполномоченные, так и нет. Видимо, ему известно о великодушном первом шаге нашего короля к открытию Конгресса. Вместе с тем, Его Величество поручил мне начать переговоры с господином Д'Аффри, и, по моему мнению, нет необходимости объяснять, что мы вправе приостановить диалог, если не встретим понимания с противоположной стороны...

Будучи убежден в искренности его желания содействовать этому благородному начинанию и на основании предоставленных мне верительных писем, я сказал ему, что у меня есть королевское разрешение рассказать о намерении Его Величества примириться с королем Франции. Это заявление показывает искренность Его Величества.

Вслед за этим я прочитал ему Ваше письмо и, к его удовольствию, позволил выписать последнюю его часть, что не противоречило желанию Его Величества.

Вот пока все, что касается полученных мною распоряжений. Однако, после отправки моего последнего письма произошло событие, имеющее отношение к графу Сен-Жермену, которого господин Д'Аффри (не знавший о нашей беседе) упоминал в довольно развязных выражениях. Я же, со своей стороны, заинтересовался этой историей. Ее содержание я и предлагаю Вашему вниманию.

В воскресенье господин Д'Аффри принял нарочного от герцога Шуазельского с распоряжениями, ясно указывающими на то, что господин Сен-Жермен не наделялся полномочиями со стороны французского двора, и, вследствие этого, он (господин Д'Аффри) должен передать Сен-Жермену, чтобы тот не посещал более его дома, пригрозив ему, в противном случае, скверными последствиями.

С этим распоряжением господин Д'Аффри ознакомил господина Сен-Жермена во вторник, призвав того именем французского короля подчиниться им. Однако, господин Сен-Жермен пожелал увидеть этот приказ своими глазами, ибо он не мог представить себе существования такового. На это господин Д'Аффри ответил уклончиво, что распоряжение исходит, собственно, не совсем от короля, а от герцога Шуазельского, министра Иностранных Дел. Граф Сен-Жермен искренне протестовал по этому поводу. В то же самое время, господин Д'Аффри выразил желание продолжить разговор на следующий день. Однако, господин Сен-Жермен отказался, не желая доставлять послу неприятности, которые могли случиться от нарушения полученных распоряжений. Господин Д'Аффри уступил и признался, что эти распоряжения своим появлением обязаны не известному ему по содержанию письму господина Сен-Жермена к госпоже де Помпадур, которое, по его словам, произвело фурор в Версале. Господин Сен-Жермен еще раз напомнил ему о верительных письмах, предъявленных им по прибытии, а также о том, что полномочия его никем не опровергнуты. Он сказал, что не испытывает ни малейшего стыда или же чувства неловкости по поводу всех когда-либо написанных им писем. Проявив таким образом холодность по отношению к послу, он раскланялся и вышел. Несмотря на это, господин Д'Аффри не далее как вчера вновь посылал за ним и выражал нетерпение, желая встретиться, и даже беспокойство по поводу его здоровья. Появился ли он у него с тех пор, не знаю. Этот эпизод в истории графа Сен-Жермена не стал для меня неожиданностью, да и вряд ли когда-нибудь могущественному французскому министру удастся положить конец странствиям этого графа. Мне, как бы то ни было, любопытно было знать, что он намерен делать в создавшемся положении для осуществления намеченного плана. Вот тут-то как я полагаю, впервые он немного заколебался. Не могу сказать, что послужило причиной его колебаний: может быть, страх преследований со стороны герцога Шуазельского, а может быть, равнодушие французского короля или неуверенность фаворитки. Однако, мне показалось, что он сомневается на счет того, сможет ли преодолеть сопротивление герцога Шуазельского в деле подписания мирного договора.

Я не считал себя вправе указывать ему выход из создавшегося положения, и поэтому ограничился высказыванием о том, что это дело со стороны мне кажется очень деликатным. Оно может поставить в нелегкое положение его покровителей. После этого я спросил его, что он намерен предпринять по этому поводу, и не собирается ли он лично отправиться в Версаль. Он ответил отрицательно, так как в создавшейся ситуации его немедленно вышлют из страны, и кроме неприятностей из этого ничего не выйдет. Однако, он считает необходимым послать слугу с тремя письмами, одно из которых -маршалу Белл-Излю, другое — госпоже де Помпадур и третье — графу де Клермону, благородному дворянину, которого он упомя1г/л при мне впервые, как своего близкого друга и особу, весьма приближенную к Его Величеству королю Франции. Этот граф пользовался большим доверием короля и являлся убежденным сторонником немедленного примирения с Англией. Пытаясь предупредить вероятные подозрения с моей стороны о подлинности этих слов, он тут же предъявил мне письмо этого человека от четырнадцатого числа, где он выражает графу Сен-Жермену сердечные и дружеские чувства с сожалением о разлуке и желанием его скорейшего возвращения. У него, без всякого сомнения, есть и другие письма от упомянутых особ. Писем от госпожи де Помпадур он не ждал, ибо, как было условлено, она не должна была сообщать ему о государственных делах, хотя с его стороны подобное не возбранялось, а, напротив, даже предполагалось.

Всё это вполне правдоподобно, однако, требует дополнительных доказательств. Между тем, очевидно, что эти французские министры противодействуют друг другу, и, конечно же, придерживаются различных точек зрения на этот счет. Какая из них победит, нам сложно предугадать. Однако, в интересах Его Величества будет любым способом выразить свою точку зрения при французском дворе.

Любезность господина Д'Аффри по отношению к графу Сен-Жермену, после того как тот ознакомился с распоряжением герцога Шуазельского, не иссякла, что и неудивительно, поскольку он узнал о близких отношениях господина Сен-Жермена с маршалом Белл-Излем и увидел у графа французский королевский паспорт. Думаю, что постепенно нам удастся раскрыть эту тайну. И я, безусловно, сообщу Вашей Светлости о деталях этого дела. Я дам понять господину Сен-Жермену, что он или кто другой, будучи надлежащим образом уполномочен, встретит весьма радушный прием в Англии. Однако, в настоящем главное препятствие, способное приостановить процесс сближения, мы видим в отсутствии надлежащих и достаточных полномочий...

 

Джозеф Йорк графу Холдернессу. (Секретно).

Гаага, 8 апреля, 1760 год.

 

Милостивый Государь.

Отвечу на все Ваши письма вплоть до двадцать восьмого числа прошлого месяца, а также на секретные письма от первого числа. Сообщаю Вам, что я переговорил с господином Д'Аффри по поводу господина Данна... и объясни.! ему в весьма строгих выражениях, почему для нас неприемлем этот человек в качестве посредника на переговорах со стороны французского двора.

Следует, однако, отдать должное французскому послу в том, что он согласился с моими доводами. Однако, он попытался уверить меня в том, что герцог Шуазельский не предполагал на эту роль этого человека, о котором весьма хорошего мнения, чего, в общем-то, не собирается скрывать. Он и не сомневался в том, что в официальном представительстве, на которое он претендовал, ему будет отказано.

Господин Сен-Жермен все еще находится в Гааге. Однако, до этого момента он не предъявил мне ничего новенького, и весьма вероятно, что после шума, который наделало его первое письмо, никто не хочет брать на себя смелость вступать с ним в прямую переписку из боязни гонений со стороны герцога Шуазельского, в интересы которого явно не входит подобный ход событий. Господин Д'Аффри предполагает, что французский министр, якобы, страстно желает мира, ибо таково стремление Его Христианнейшего Величества, а сей министр беззаветно предан своему Властителю и покорно выполняет его волю. Во всяком случае, осторожность, с которой французский посол высказывается о посланниках своих союзников в этой стране, боязливая предупредительность его поведения и явное нежелание, чтобы кто-нибудь знал о нашей встрече, а также некоторые выражения, которые обронил он по поводу союзников, — все это склоняет меня к мысли о том, что мирный договор действительно является целью Франции, где, вероятно, миролюбивые силы начинают брать верх. Однако, нам следует дождаться ответа на мое недавно сделанное Сообщение, которое в высшей степени искренне. Если же с их стороны мы не увидим достаточно ясных ответных шагов и реакции на это Сообщение, то у нас не останется никаких сомнений, что они желают попытать счастья на полях сражений.

Я бесконечно признателен Вам, Ваша Светлость, за высокую оценку моих скромных усилий в этом деле. Я же выражаю свою безграничную преданность Его Величеству и Его Верноподданным и ожидаю дальнейших распоряжений по этому деликатнейшему делу...

Джозеф Йорк.

 

Господин Митчелл — лорду Холдернессу.

Штаб-квартира во Фрайбурге, четверг, 27 марта, 1760 год.

 

Милостивый Государь.

Дважды я имел честь принимать курьеров Вашей Светлости: один раз четвертого, второй — четырнадцатого числа. Я сообщил об этом Его Величеству королю Пруссии, заверив его в истинной дружбе и преданности. Он сказал, что непременно последует высочайшему примеру...

Король Пруссии думает, что из того, что произошло четвертого числа между генералом Йорком и французским послом невозможно сделать какие-либо определенные выводы, но прибавил, что он ждет с нетерпением новостей из Франции, которые вот-вот должны появиться. Ему уже известно, что лицо, посланное готским двором, было принято хорошо. Он знает также о том, что господин Байи де Фруле, прочитав его письмо, немедленно отправился в Версаль. Он обещал эмиссару всякое содействие в получении разрешения на отправку депеш и курьеров, а в дальнейшем и на получение паспортов и выезд в удобное для него время. В завершение он сказал, что после получения достоверных сведений о произошедшем в Париже он не замедлит послать курьера прямо в Англию.

Король Пруссии затем рассказал о весьма необычной беседе, состоявшейся пятнадцатого числа в Гааге между графом Сен-Жерменом и генералом Йорком. Приводить ее подробности, вероятно, не стоит, так как Ваша Светлость с ними знакома. Он заметил, что хотя беседа и была весьма необычного свойства, генералу Йорку, однако, удалось... представить Вашей Светлости непосредственный отчет о том, что произошло, вследствие чего становится ясно, что граф, по всей видимости, выполняет секретное поручение маршала Белл-Изля, без ведома других французских министров, так как Кабинет не является в настоящее время собранием единомышленников. Он спросил меня, не был ли я знаком с этим Сен-Жерменом, который, по его сведениям, провел некоторое время в Англии. Я ответил, что там встречался с ним. Однако, не предполагал, что он может когда-нибудь стать посредником на переговорах. Его Величество король Пруссии знает о том, что граф каким-то образом заслужил доверие французского короля, которого он неоднократно развлекал всякими химическими опытами. Король был столь очарован им, что предоставил в его распоряжение замок Шамбор.1

А. Митчелл.

 

1 сравните с Приложением 1 — прим. авт.

 

Письмо господина Митчелла лорду Холдернессу.

Фрайбург, 9 апреля, 1760 год.

 

Милостивый Государь.

Его Величество король Пруссии упомянул в разговоре со мной о перехваченном письме господина де Буйе, где этот министр сообщает, что французский двор склоняется к миру. Далее в этом письме обсуждается вопрос о том, что с Канадой следует поступить так, как сочтет нужным Англия. Ей же следует возвратить остров Минорка, а остров Кейп-Бретон должен быть предоставлен Франции. Однако, он колеблется по поводу Гваделупы, а также заявляет, что граф Д'Аффри, выполняя распоряжения герцога Шуазельского, разуверил союзных посланников в истинности всех слов господина Сен-Жермена, сказанных генералу Йорку. По его уверению, венский двор, вняв настоятельным просьбам французского посла, согласился-таки в конце концов отослать своих представителей на Конгресс. Однако, Кауниц намекает на то, что тем предписано пассивное поведение.

А. Митчелл.

 

Приложение 7

Различные документы из Государственного Архива Англии.

 

Некоторые из этих писем содержат между строк зашифрованные места. Шифр состоит из чисел и, вполне вероятно, скрывает в себе противоположный написанным словам смысл. Однако, шифр с того времени неоднократно менялся, ключ же к нему был известен только тем, кто имел непосредственно отношение к документам, поэтому мы считаем излишним обременять страницы нашей книги бесполезным материалом.

 

Выдержка из письма господина Каудербаха князю Голицыну.

(Получено 20 марта, 1760 года). Гаага. 14 марта, 1760 год.

 

Наконец-то вернулся курьер господина Райшаха, однако, он не привез долгожданного ответа. Этот посланник должен получить все необходимые распоряжения от графа Штарем-берга в Париже, также как и граф Бешичев. Они ожидают их получения в ближайшие два или три дня. Таким образом, мы вскоре увидим, каков будет коней этого дела.

Примечательно то, что мы не в состоянии выяснить, действительно ли Англия собирается послать свои войска в Германию, а если собирается, то в каком количестве. Говорят, что король Пруссии и принц Фердинанд искренне приветствуют этот десант, однако заискивать перед Лондоном они, видимо, не торопятся.

Здесь сейчас находится один экстраординарный человек. Это — знаменитый граф Сен-Жермен, известный по всей Европе своей ученостью и огромным богатством. В этой стране он выполняет очень важное поручение, и много говорит о необходимости спасения Франции любыми средствами, имея в виду, вероятно, те, которыми некогда воспользовалась Орлеанская Дева. Посмотрим, как у него это получится. Он владелец, наверное, целого склада драгоценных камней. Он утверждает, что ему удалось открыть тайны Природы и познать её целостность. Однако, самым любопытным является утверждение о том, что ему якобы сто десять лет. Выглядит он, как бы то ни было, лет на сорок пять. Благословенны рожденные под счастливой звездой. Думаю, что в наших интересах попытаться открыть его тайну. Он является пылким сторонником госпожи де Помпадур и маршала Белл-Изля. Братья же Пари ему ненавистны, ибо именно их он склонен обвинять во всех бедствиях, постигших Францию. Он очень охотно и вольно говорит обо всем, что имеет отношение к Франции, начиная с короля и заканчивая шутом.

Письма из Германии не принесли нам новостей.

 

Копия письма господина Каудербаха князю Голицыну.

(Получено, 25 марта, 1760 года.) Гаага, 19 марта, 1760 год.

 

Вы, вероятно, уже знакомы со списком офицерского состава прусской армии, который только что доставлен курьером в Лондон. Такой же список был передан и господину Верелату в Берлин. Король Пруссии, в то же время, предлагает господину Митчеллу лично засвидетельствовать боеготовность прусских вооруженных сил, которая видна из этого документа. После подобного предложения, стоит ли опасаться английскому парламенту? Не лучше ли, не теряя времени, броситься на поддержку замыслов Его Величества короля Прусского, и оказать ему всестороннюю помощь? Может быть, завершив эти свои дела, Его Величество займется чем-либо иным?

Если Вам приходилось читать работы философа из Сан-Суси, Вы, вероятно, знаете, что, подобно многим другим, свои заветные мечты он всегда хранит втайне. Весь этот бред, который пруссаки подают как шедевр человеческого интеллекта, был проклят и осужден, и вполне заслуженно, со всех трибун Амстердама. Это открыло глаза многим его сторонникам на истинную суть принципов, которых придерживается их предмет поклонения. Некоторые, впрочем, упорствуют до конца в своей слепоте и считают эту писанину подделкой врагов.

Мы все еще ожидаем ответа, единственной причиной задержки которого является, по общему мнению, Франция. Господин Д'Аффри принял в четверг курьера, но ни словом не обмолвился о доставленной ему почте. Видимо, он чего-то ожидает прежде, чем отослать его обратно, ибо тот все еще находится у него.

Я уже сообщал Вам, монсеньор, в предыдущих письмах о знаменитом Сен-Жермене, в данный момент находящемся в Амстердаме, где он проживает вместе с господином Хоупом. Он встречался с господином Йорком в его доме, беседа продолжалась три часа. Он не поддерживает никаких отношений с господином Д'Аффри, заявив, впрочем, мне лично, что здесь он находится с весьма важным поручением. Однако, сказать правду, мне он кажется опрометчивым в своем желании уверить всех в том, что он является уполномоченным посредником. Я отношу его к категории известного Маканаса, которого Вы, Ваша Светлость, могли знать в 1747 году, или же, на худой конец, я сравниваю его с графом Секендорфом, объявившемся в этих краях в прошлом году. Я не удивлюсь, если ему не удастся выполнить свою миссию. Наши голландцы слишком тупоголовы, чтобы оценить тонкости и достоинства его натуры. Как бы то ни было, я не сомневаюсь в том, что где-то здесь уже ведутся весьма важные, как мне кажется, переговоры... Этот человек сказал мне, что Франция согласна уступить Гваделупу.., если подобной ценой, конечно же, она сможет добиться заключения приемлемого мирного договора. В этом, возможно, и не будет ничего плохого.., если Англия, конечно, не прекратит помогать Пруссии... Что Вы думаете по этому поводу?..

Господин Вассемар сообщает мне, что граф де Бристо имел продолжительную аудиенцию у короля Испании сразу же после того, как тот отправил курьера. Все остальное является, вероятно, домыслом. Из Германии мне ничего интересного не сообщают, кроме рассказов о жестоких нескончаемых преследованиях несчастных саксонцев. Пруссаки во всеуслышание заявляют, что они превратят эту местность в пустыню. Помилуй Господь эту бедную страну.

 

Выдержка из письма князя Голицына господину Каудербаху.

(Получено 25 марта, 1760 года) Лондон, 25 марта, 1760 год.

 

Мне известно, что у графа Сен-Жермена хорошая репутация. Этот необычный человек находился некоторое время в Англии, и мне, право, трудно сказать, нравилось ли ему здесь. Он, видимо, ведет переписку кое с кем из жителей этих краев. Один из них утверждает, что поводом путешествия графа в Голландию послужил чисто финансовый интерес. Здешние газеты и люди говорят, что король Пруссии рассчитывал на нападение австрийцев, которое должно было состояться двадцать пятого числа, и, по заявлениям некоторых чиновников, этот монарх собирается возобновить военные действия, имея в своем распоряжении сто пятьдесят тысяч солдат.

Очевидно, что для ведения боевых действий в этом году союзникам удастся собрать внушительную по численности армию. Есть опасение, что неожиданная смерть графа Бестужева может замедлить в какой-то мере решение этого вопроса, хотя, с другой стороны, мой кузен князь Голицын уже некоторое время назад был назначен посланником при Его Христианнейшем Величестве.

 

Копия письма господина Каудербаха князю Голицыну.

(Получено 31 марта, 1760 года)

(расшифровано)

Гаага, 28 марта, 1760 год.

 

Здесь много говорят о тайных переговорах между Англией и Францией, и, судя по всему, есть веские основания полагать, что это правда. Мне достоверно известно, что господа Д'Аффри и Йорк разными путями добрались-таки до места встречи в Буа, где, вероятно, и состоялась их беседа. Мне также известно, что они встречались повторно в Рисвике. Теперь вы вправе оценить значимость этих встреч.

Пруссаки заявляют во всеуслышание, что если две ныне царствующие императрицы не склонятся к миру, то Франция пойдет собственным путем. Надеюсь, что с их стороны это всего лишь предположение. Господин Райшех говорит, что бояться нечего, ибо он уверен в абсолютном согласии между его двором и Францией. Однако, я не совсем согласен с этим предположением.

Я уже говорил Вам о графе Сен-Жермене, ныне находящемся здесь. Господин Д'Аффри, приняв его у себя в доме, где раньше тот неоднократно бывал, только что отказал ему в гостеприимстве, выполняя распоряжение своего двора, и поспешил известить о этом всех нас. Господин Сен-Жермен говорит, однако, что этот приказ исходит от господина Шуа-зеля, что он обвиняется во вмешательстве в дела, касающиеся мирных переговоров, и что он действительно посылал отчет о некоторых предположениях, обнаруженных им в беседе с господином Йорком, маршалу Белл-Излю, доверительные письма которого он всем нам показывал. Он заявил во всеуслышание, что господин Д'Аффри пренебрег неким влиятельным лицом, которое могло оказаться чрезвычайно полезным. Эта история произвела здесь сенсацию. Вполне очевидно, что у господина Сен-Жермена имеется паспорт, подписанный королем Франции, который питает к нему симпатию. Именно по поручению этого монарха и находится господин граф в Голландии. Также очевидно, что он выполняет важную миссию, результат которой ожидается с нетерпением господином Белл-Излем, что недвусмысленно явствует из его писем. Госпожа де Помпадур, защитником которой является господин Сен-Жермен, тоже, вероятно, проявляет интерес к этому делу. Однако, как я думаю, этот джентльмен не слишком осторожен по отношению к господину Д'Аффри, и сказать Вам правду, он кажется мне скорее глупцом. Я прошу Вашу Светлость сохранить эти подробности в тайне, ибо мне, наверное, не следует вмешиваться в эти истории.

Ваша Светлость, вероятно, прочла в Лейденской газете о том, что король Пруссии по необходимости только что лишил всех привилегий кораблевладельцев Эмдена. Это кое-что да значит. Шведский посланник рассказал мне, что в Англии они не испытывают никаких неудобств по поводу условия уплаты тысячи фунтов. А вот шведский корабль, захваченный прусским судохозяином, был объявлен собственностью последнего.

Я добавлю к этому несколько подходящих цитат философа из Сан-Суси, и Вы увидите, какого мнения придерживаются о них в Швейцарии. В Берлине же эта книга получила нечто вроде публичного одобрения, ибо ее собираются печатать по Высочайшему соизволению. Выход этого труда, безусловно, будет встречен восторгом со стороны негодяев. Однако, все честные люди придут от этого в ужас, и я думаю, что Всевышний, который подвергся кощунственным нападкам в этой книге, в скором времени повергнет в прах автора и всех его сторонников.

 

Копия письма князя Голицына господину Каудербаху.

(Получено 1 апреля, 1760 года) Лондон, 1 апреля, 1760 год.

 

Я не без удивления прочел кощунственные выпады, содержащиеся в некоторых фрагментах упомянутой Вами книги, которую Вы посылаете мне, хотя, конечно, ничего другого можно было и не ждать от этого гнусного автора. Последний плод его больного воображения вполне достоин его одиозных устремлений. Я благодарен Вам, мсье, за эту книжонку. Благодаря усилиям графа Головкина продажа этой ничтожной работы запрещена, однако, я удивляюсь тому обстоятельству.., что кое-кто вообще осмелился публично печатать подобное святотатство, и мне кажется, что этой особе придется в скором времени раскаяться в своих поступках.

Мне не понятно, на чем строятся, согласно Вашим заявлениям, сепаратные переговоры между Англией и Францией. Здесь нам не довелось слышать еще ни одного намека на подобные вещи, однако, если дело обстоит именно так, как Вы говорите, то я постараюсь что-нибудь узнать об этом. Что касается упомянутых променадов в Буа и Рисвик, то эти события отнюдь не являются достаточными основаниями для того, чтобы верить подобным слухам. Скорее всего, речь идет о предположениях с одной стороны, и о неосторожности — с другой. Тем не менее, каким бы невинным не представлялось подобное поведение, все же оно, осмелюсь сказать, очень странно в сложившихся обстоятельствах. Однако, вряд ли стоит придавать серьезное значение этим искренним и доверительным проявлениям чувств, которые способны ввести в 3a6jr>oimeHHe наблюдателя от преувеличения значимости этих бесед, хотя на самом деле это всего лишь попытки одного из дворов скрыть истинное положение дел. Предположения подобного рода, все чаще звучащие здесь, в конце концов станут всеобщим достоянием.

Что же касается речей пруссаков, то я рекомендую не обращать на них никакого внимания, ибо все то, что они говорят об обеих императрицах и Франции, стремящейся к миру, абсолютно не заслуживает доверия. Весь мир ныне в равной степени желает заключения мира, но мира стабильного и на честных условиях. Поведение графа Д'Аффри, послушного воле своего двора, по отношению к графу Сен-Жермену, отказавшемуся от попыток вмешательства в мирные переговоры без участия всех союзных дворов, в достаточной степени подтверждает ложность слухов о сепаратных переговорах, о которых я говорил выше. Граф Сен-Жермен повсюду считался кем-то вроде образованного авантюриста. Здесь, из-за своей неосторожности и безрассудного поведения, он был принят за шпиона и подвергся соответствующему обращению. Что же касается меня, то я. как и Вы, склонен считать его не очень разумным человеком.

У Вас, мсье, вероятно, больше возможностей, чем у меня, проникнуть в истину статьи, напечатанную в Лейденской газете, которую Вы послали мне, по поводу Его Величества короля Прусского, только что лишившего всех привилегий судовладельцев Эмдена. Все, что я знаю об этом деле — это то, что барон Нихаузен некогда предоставил эти привилегии, именем короля, всем англичанам, желавшим плавать под прусским флагом. Привилегии подобного рода стали предметом торговли между английскими кораблевладельцами. Легко представить себе, какой беспорядок возник в результате операций, в которых царили злоупотребления и неразбериха. Не знаю точно, но, возможно, к этому приложили руку иностранные дворы. Господин Нихаузен, безусловно, знал о сложившейся ситуации и лишил англичан части этих привилегий, дарованных от имени короля. И если верить в то, что вышеупомянутая Лейденская газета сообщает истинные намерения Его Величества короля Прусского по этому поводу, то в скором времени все оставшиеся привилегии, которые ныне служат инструментом для грабежа, будут изъяты все без остатка.

Господин Нихаузен принял вчера курьера короля. Однако, до сего времени он не разглашает содержания королевской депеши. Курьер также доставил письмо, написанное министром от имени короля...

 

Копия письма графа Лаурвига графу Сен-Жермену в Париж.

Копенгаген, 3 апреля, 1760 год.

Моя искренняя привязанность к Вам вынуждает меня искать продолжения знакомства посредством письма, ибо нет ныне никакой возможности увидеться воочию. Однако, я не знаю Вашего точного адреса и не смел беспокоить Вас по этому поводу, пока камергер барон Гляйхен не уверил меня в том, что Вы будете рады получить от меня письмо. Разрешите же выразить искреннюю благодарность, которую я испытываю, получив возможность рассказать Вам о моей признательности за любезность и дружеское участие ко мне в Англии. Шпагу, преподнесенную Вами, и письма от Вас, я храню как реликвию. Но Ваше доброжелательное отношение ко мне столь глубоко запало в сердце, что заставляет меня уверить Вас в глубоком уважении, которое я испытываю по отношению к Вашей особе. Прошу сообщить какие-нибудь новости о себе, и сделать для меня распоряжения, если, конечно, я могу оказаться полезным для Вас в этой стране. Поверьте, я столь счастлив вновь обрести моего друга (простите за излишнюю эмоциональность), что не нахожу слов, чтобы выразить свою признательность Вам. Прошу снисходительно принять это письмо, и не сомневаться, что оно написано с искренним желанием быть Вашим преданным другом, которым, не боюсь повторить, я являюсь и надеюсь остаться всю мою жизнь...

P.S. Адрес, который указан на конверте, дал мне барон Гляйхен. Он сказал, что таково Ваше желание. Не будете ли вы так любезны, дорогой граф, ответить мне. Мой адрес: Граф Даннескольд Лаурвиг, Рыцарь-Камергер и Адмирал.

 

Графу Сен-Жермену в Гаагу. (Выдержка).

Амстердам, 27 апреля, 1760 год.

 

Если бы вдруг меня поразил гром, я бы не был так поражен, как, будучи в Гааге, тем известием о Вашем отъезде. Я хочу сделать последнюю попытку засвидетельствовать Вам лично свое почтение, ибо я полностью уверен, монсеньор, в том, что Вы — величайший человек на земле. Мне остается только сожалеть о том, что всякие грязные людишки осмеливаются доставлять Вам неприятности и распускать всяческие сплетни по поводу того, что якобы презренный металл и интрижки способны противостоять Вашим миролюбивым усилиям. В настоящее время я почувствовал себя немного свободнее, ибо уверен, что господин Д'Аффри отбыл внезапно в прошлый четверг ко двору. Поэтому надеюсь, он получит там по заслугам за свои попытки провалить Вашу миссию. Я же, со своей стороны, думаю, что он является причиной Вашего долгого отсутствия, а, следовательно, и моих несчастий. Если Вы считаете, что я способен оказаться чем-то полезным Вам, можете положиться на мою преданность. У меня нет ничего, кроме твердой руки и страстной натуры, однако, это всегда и с радостью будет к Вашим услугам.

Граф де ла Вату.

 

Копия письма господина Корнета графу Хаслангу.

Гаага, 29 апреля, 1760 год.

 

Чужеземец, называющийся графом Сен-Жерменом, чье происхождение и отечество никому не известны, но обладающий, по всеобщему уверению, несметным богатством и принимавшийся с большим почетом при различных дворах Европы и, особенно, Франции, после трехмесячного пребывания в наших краях внезапно исчез. Он был весьма тесно связан с французским послом, хотя в то же время усердно искал сближения с англо-прусскими посланниками и их приверженцами. Затем, он посвятил некоторых влиятельных особ в тайну своей переписки с маршалом Белл-Излем, который, согласно его словам, стремился восстановить мир между Францией и Англией, общий план установления которого имелся у вышеозначенной особы чуть ли не в кармане. Граф Д'Аффри немедленно сообщил об этом герцогу Шуазельскому, который, в свою очередь, приказал первому не встречаться более с упомянутым лицом и пригрозить Бастилией в случае дальнейших вмешательств и разнузданной болтовни. Посол довел до его сведения это послание. Граф Сен-Жермен же публично заявил несколько дней спустя, что посланник несколько раз справлялся о его здоровье, ибо беспокоился его состоянием и просил, якобы, поторопиться с визитом к нему. Однако, он с извинением отказался от приглашения под предлогом, якобы, полученных им от своего собственного двора неких распоряжений, содержание которых не позволяет ему общаться с упомянутой персоной. Это противоречивое поведение со стороны посла главным образом зависит от распоряжения, полученного им от герцога Белл-Изля, и должно рассматриваться, как ясное доказательство несогласованности в действиях между обоими государственными секретарями Франции. Как бы то ни было, граф Сен-Жермен настаивал на истинности своих утверждений. После второго доклада, который сделал граф Д'Аффри двору Франции, ему приказали арестовать упомянутую особу и добиться его экстрадиции королю. Почувствовав, в какую сторону дует ветер, господин Сен-Жермен немедленно отправился в Хелветслюис. А так как всем известно, что граф пользовался доверием короля и состоял в переписке с герцогом Белл-Излем, здешние жители поголовно уверены в том, что он наделен весьма важными полномочиями к проведению дел, представляющих интерес для государства. А последовавшая вдруг немилость вызвана либо его неосторожностью, либо отсутствием единства во мнениях, что, как известно, и наблюдается во французском министерстве.